http://pretre-philippe.livejournal.com/121698.html
Многим со школьной скамьи эта книга американской писательницы середины XIX века хорошо известна. Но роман этот отнюдь не только для детей, и ставятся там совсем уж не детские вопросы. Впрочем, сила данного художественного произведения, как и вообще любой классики, как раз в том, что его могут читать люди разных возрастов, но при этом, перечитывая его в дальнейшем после долгого перерыва, многие детали открываются совершенно по-другому. Особенно, если, прочитав когда-то этот роман в первый раз, вы христианином не были, а сейчас им являетесь. Перечитайте «Хижину» снова и, уверяю вас, не пожалеете! Опыт своего свежего прочтения предлагаю вам здесь и сейчас, кому интересно…
http://lib.ru/INPROZ/BICHER_STOU/hizhina.txt
Весьма примечательно, что роман, изданный в США в 1852 году, вызвал такой резонанс, что 300 тыс. экземпляров книги мгновенно разошлись, и фактически книга послужила началу самой кровопролитной в истории страны гражданской войны между северными аболиционистскими и южными рабовладельческими штатами, что дало право тогдашнему президенту Аврааму Линкольну при встрече с Бичер-Стоу сказать: «Вот маленькая леди, которая начала такую большую войну!».
http://en.wikipedia.org/wiki/Uncle_Tom's_Cabin
Главный герой книги, негр Том, которого хозяин, впавший в долги, продает в рабство, разлучая при этом от своей жены и детей, - безусловно, святой человек, мученик, страстотерпец. Он безропотно несет свой крест. Хотя и малограмотный, он неплохо знает Библию, и постоянно ей руководствуется. У него нет мыслей об изменении существующего рабовладельческого порядка, и в конце концов, молясь безропотно о своих господах, он добровольно, неоднократно и последовательно приносит себя в жертву, спасая сначала своего должника-хозяина от описания его имущества кредиторами (а заодно и членов своей семьи от худшей участи), а в конце своего пути отдает свою жизнь ради ближних по несчастью двух женщин, чтобы избавить их от неинуемой гибели у садиста-плантатора Саймона Легри.
Но вот сперва печальная весть о разлучении Тома с семьей застигает врасплох его жену Хлою с детьми. Гневно и эмоционально обсуждается домашними только что купивший Тома работорговец Гейли. Проследим разные образы мыслей и подходы к сложившейся ситуации.
«- Быть ему в аду, это как пить дать! - сказал маленький Джейк.
- Туда ему и дорога, - мрачно подтвердила тетушка Хлоя. - Сколько
сердец из-за него кровью обливается!
Тетушку Хлою, пользовавшуюся большим уважением на кухне, всегда слушали
с открытым ртом, и теперь, когда обед был уже подан на стол, все внимали на
свободе ее словам и по мере сил участвовали в беседе.
- Гореть такому на вечном огне! Ведь правда? - сказал Энди.
- Вот бы полюбоваться, как это будет! - воскликнул Джейк.»
И тут мягко, но твердо вмешивается Том:
«"Вечность" - страшное слово, дети мои. О ней и думать нельзя без ужаса. Вечные мучения! Этого никому нельзя пожелать».
Вот образец воистину неземной, божественной любви, которая не то что далеко не всем людям бывает доступна, но скорее удел особо одаренных и отмеченных Богом подвижников. Разве не то же самое почти слово в слово говорил о вечности мучений грешников, например, старец Силуан Афонский?... Но чаще всего чувство любви к врагам неизбежно уступает более приземленному, но вполне естественному по-человечески чувству справедливости, о котором также свидетельствует Библия, например, во многих псалмах. Как это выражается, в частности, со стороны супруги Тома.
«- Сама природа против них вопиет, - сказала тетушка Хлоя. - Разве они
не продают младенцев, не отрывают их от материнской груди? И постарше
ребятишек тоже продают, те плачут, цепляются за материнскую юбку, а этим
извергам хоть бы что - отнимут у матери и продадут. А разве им не
приходилось разлучать жену с мужем? - тетушка Хлоя всхлипнула. - Ведь это
все равно, что жизни человека лишить. Им-то горя мало - веселятся, вино
пьют, трубочку покуривают. Если и сатане до них дела нет, так зачем он тогда
нужен! - Она закрыла лицо клетчатым передником и заплакала навзрыд.
- Священное писание говорит: молись за врагов своих, - сказал дядя Том.
- Молись за врагов? - воскликнула тетушка Хлоя. - Нет! Это мне не по
силам. Не могу я за них молиться!
- Ты говоришь, Хлоя, "сама природа против них вопиет". Да, природа
сильна в нас, но милость Господня преодолеет и ее. Ты только подумай, какая
у него душа, у этого человека, и благодари Бога, что он сотворил тебя иной.
Да пусть меня продадут еще десять раз, только бы мне не иметь его грехов на
совести!..»
Да, по крайней мере, лучше честно себе признаться: кто из нас по-настоящему может молиться за врагов своих с верой, что благодать Божия преодолеет нашу собственную природу? Очень мало таких… Но куда больше тех, кто возвышенной риторикой и цитатами из Евангелия старается прикрывать свою наготу, не правда ли? Хлоя этого не делает, зато от избытка сердца восстает и бунтует в душе:
«- Покориться воле Божьей! Да как тут быть покорной? Хоть бы мне знать,
куда тебя увезут, в какие руки ты попадешь! Миссис говорит: года через два
выкупим. Господи милостивый, да разве оттуда возвращаются! Там людей
замучивают насмерть! Слышала я, что с ними делают на этих плантациях!
- Господь вездесущ, Хлоя, он не оставит меня и там.
- Он вездесущ, но иной раз по Его воле творятся страшные дела, -
сказала тетушка Хлоя. - И этим ты хочешь меня утешить!
- Я в руках Божьих, - продолжал Том. - Возблагодарим Его хотя бы за то,
что продали меня, а не тебя с детьми. Здесь вас никто не обидит. Я один
приму на себя все муки, а Господь поможет мне претерпеть их…
- Нет, тут что-то не так, - упрямо твердила тетушка Хлоя,
руководствуясь присущим ей чувством справедливости. - Не знаю, кого в этом
винить, но тут что-то не так.
- Обрати мысли свои к Господу, Хлоя. Помимо его воли ни один волос не
упадет с нашей головы.
- Так-то оно так, да что-то не нахожу я в этом утешения, - вздохнула
она.»
Конечно, если считать, что «на всё воля Божия», то неизбежно тогда вслед за Хлоей признать, что «иной раз по Его воле творятся страшные дела». Но нет воли Божией на грехи человеческие, о чем подсказывает и совесть, и здравый смысл, и многочисленные строки Писания. Просто грехи одних людей неминуемо толкают на грехи других: хоть и неизбежны в мире соблазны, как говорил Спаситель, но горе тем, через кого они приходят. Потому-то среди других страдальцев от рабовладения рождается обыкновенная озлобленность, помноженная на безверие, как, например, у беглого раба Джорджа Гарриса, решившего добиться свободы любой ценой, даже своей собственной жизни. Во время бегства он встречает своего бывшего благодетеля, владельца фабрики, и между ними среди прочего происходит такой обмен репликами:
«Джордж, будь спокоен. Но я верю, что ты не погибнешь!
Мужайся, не падай духом и уповай на Господа Бога! Я от всего сердца...
- А разве Бог есть?! - с отчаянием в голосе воскликнул Джордж, перебив
старика на полуслове. - Мне столько пришлось испытать в жизни, что я уже не
верю в Него. Вы, белые, не знаете, каково нам живется. Если Бог существует,
то только для вас, а мы - разве мы чувствуем над собой Его руку?»
Кстати, приходится слышать иногда похожие слова от простых людей из российской глубинки: хорошо, мол, верить в Бога, когда у тебя мысли не заняты только поисками хлеба насущного и элементарного выживания семьи. А когда все посвящено только этому, ни на что другое сил просто не остается, ни на молитву, ни на размышления о Боге и Его благодеяниях или о смысле жизни. Тем более, что сама жизнь кажется тогда нелепой игрушкой, бросаемой по воле волн разных непредсказуемых обстоятельств. Конечно, для некоторых людей разные неблагоприятные условия жизни могу служить лишь самооправданием для их упорства в неверии. Но кто в данном случае сможет утверждать это о том же Джордже?.. Вообще, постановка проблемы теодицеи предстает в этом романе с довольно-таки откровенно выраженной простотой. Лучшие герои романа не задерживаются в этом мире, лежащем во зле, и гибнут, а зло нередко не встречает никаких препятствий к своему осуществлению. И все же роман жизнеутверждающий и оптимистичный по своей сути, пусть даже к этому оптимизму примешивается горечь и трагедия. Дело Христа многим Его современникам могло видеться чистым поражением! И тем не менее, «свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Ин. 1, 5)!
Этот свет светит не только через Тома, но и через других героев, объединенных с ним повествованием романа. Новым хозяином Тома становится богатый аристократ Огюстэн Сен-Клер с его очаровательной дочкой Евангелиной (фамилия Сен-Клер буквально с французского означает «святой-светлый», а имя Евангелина говорит само за себя). Сен-Клер сначала предстает как будто скептиком, находящимся под влиянием идей французского Просвещения: «Набожные люди - я говорю о белых - привели
нашу страну почти на край гибели. Благочестие сейчас в таком ходу среди
кандидатов на предстоящих выборах и среди столпов церкви и государства, что
просто не знаешь, кому верить, на кого полагаться!».
Но вскоре оказывается, что под внешним его неверием и оппозиционностью господствующей церкви скрывается чуткое, доброе, любящее и совестливое сердце. Его жена Мари – полная противоположность: набожная, старательно посещающая воскресные службы, и в то же время крайне эгоцентричная в своих капризах, подозрениях, обвинениях других, что никто не понимает ее болезненных страданий или глубоких чувств (ну а негры – разве они способны на что-либо подобное? И вообще, как можно сравнивать её чувства и чувства негров, которые к тому же все такие эгоисты!).
Как-то раз между Мари и мужем возникает такой вот диалог в один из воскресных дней:
«- Проповедь была прекрасная! - ответила Мари. - Вам не мешало бы ее
послушать. Проповедник будто повторял все мои мысли!
- Представляю себе, как это было поучительно! - сказал Сен-Клер.
- Да, он доказывал, что все разграничения в обществе созданы по воле
Божьей и что различие между высшими и низшими справедливо, ибо одним суждено
от рождения повелевать, а другим - повиноваться. Если б вы слышали
сегодняшнюю проповедь, вам стало бы ясно, насколько нелепы все возражения
против рабства и насколько убедительны все доводы в его защиту, которые
приводятся в библии.
- Нет, увольте! - сказал Сен-Клер. - То, о чем вы говорите, я с таким
же успехом могу почерпнуть из газет, да еще выкурить при этом сигару, чего в
церкви делать не дозволено.
- Но позвольте, Огюстен, - вмешалась в их разговор мисс Офелия, - разве
вы не разделяете взглядов проповедника?
- Кто, я? Если б меня попросили изложить свое мнение о системе рабства,
я бы сказал честно: "Мы владеем рабами и не собираемся отказываться от своих
прав, ибо это отвечает нашим интересам, вот и все". Благочестивая болтовня
сводится в конце концов к тому же самому. И я надеюсь, что меня поймут.
- Но все-таки, вы считаете рабство злом или нет?
- Ваша прямолинейность, кузина, просто ужасает меня! Каюсь, я на такое
неспособен! - со смехом воскликнул Сен-Клер. - Вы лучше представьте себе на
минутку, что цена на хлопок почему-либо упала раз и навсегда и рабовладение
становится для нас обузой. Будьте уверены - соответственно с этим изменится
и толкование библейских текстов! Церковь не замедлит прозреть истину,
призвав на помощь здравый смысл и ту же библию».
К сожалению, нередко в истории бывало так, что церковные проповедники, руководствуясь чисто земными интересами, скорее озвучивали то, что определенные группы людей, прежде всего сильных мира сего, хотели от них услышать, вместо правдивого и нелицеприятного слова. И это касалось не только рабовладельческой Америки, но и России с ее крепостным правом. Такая уж многообразная книга Библия, что в ней можно найти почти что любой стих для оправдания чего угодно, своих страстей не в последнюю очередь, но в таком случае это и будет очередной ересью, не обязательно догматической, а нравственной, например. Но по вопросу о рабовладельчестве, как говорит Сен-Клер, двух мнений быть не может: «Плантаторы, которые богатеют на этом, священники, которые угождают плантаторам, и политиканы, которые видят в рабовладении основу своей власти, могут изощряться как им угодно, пускать в ход все свое красноречие и ссылаться на евангелие, но истина останется истиной: система рабства есть порождение дьявола и служит лучшим доказательством того, на что сей джентльмен способен». При этом дело не обязательно только в рабовладении; с современным капитализмом ситуация едва ли лучше. «…Американские плантаторы, правда в несколько иной форме, делают то же, что английская аристократия и английские капиталисты, которые полностью подчинили себе низшие классы… Рабовладелец может запороть своего непокорного раба насмерть, а капиталист заморит его голодом. Что же касается нерушимости семейных уз, то еще неизвестно, что хуже: когда детей твоих продают или когда они умирают у тебя на глазах голодной смертью». В более широком смысле замаскированные формы рабовладения возникают всякий раз тогда, когда люди, у которых больше власти и силы, стремятся использовать тех, у кого их меньше, как средства, функцию, и рассматривают их исключительно с точки зрения пользы в реализации неких проектов. Как живые личности эти средства и функции могут интересовать людей власти лишь по-минимуму, то есть постольку, поскольку они работают в этом запущенном механизме. А износятся по каким-нибудь причинам – незаменимых деталей, как известно, нет… Люди же, не вписывающиеся в этот установленный и отлаженный механизм отношений, часто долго не задерживаются в его системе. Они либо добровольно приносят себя в жертву, либо таинственно приносятся сами Провидением, подчас через восстание сил зла, так что кажется, что добрый промысл Божий в очередной раз поражен. Маленькая и хрупкая девочка Евангелина умирает от туберкулеза. Но сколько она уже успела утешить угнетенных в последние годы жизни!
«А как Ева жалела любящих, преданных слуг, в жизни которых она была светлым лучом! Дети не склонны к обобщениям, но этой не по летам вдумчивой девочке глубоко запало в сердце все то зло, которое порождает система рабства. Ей хотелось что-то сделать для негров - и не только для своих, - как-то помочь им, но как, она и сама не знала...».
«- Мама, а эти бриллианты дорого стоят?
- Ну еще бы! Папа выписал их мне из Франции. Это целое состояние.
- Как бы мне хотелось, чтобы они были мои, - сказала Ева, - и чтобы я
могла сделать с ними все, что захочу!
- А что бы ты с ними сделала?
- Продала бы, купила бы на эти деньги имение в свободных штатах,
переселила бы туда всех наших негров, наняла бы учителей, чтобы они учили их
читать и писать...».
Пусть и не суждено было осуществиться этим глобальным планам, но благовестницей любви и свободы, которыми она жаждала одарить всех измученных слуг, она стала неизмеримо более убедительной, чем многие тысячи христианских дипломированных миссионеров-проповедников. Вот ее ровесница, негритянка Топси, словно камень, кремень какой-то, была закалена жестокими истязаниями у прежних хозяев. И уже никого и ничего не боялась. Ева умудрилась растопить ее ожесточенное сердце!
«Неужели ты никого не любишь, Топси?
- А я не знаю, как это - любят. Леденцы любить и всякие сласти - это
еще понятно, - ответила Топси.
- Но ведь отца с матерью ты любишь?
- Не было их у меня. Я вам об этом говорила, мисс Ева.
- Да, правда, - грустно сказала та. - Но, может быть, у тебя были
друзья, сестры...
- Никого у меня нет - нет и не было.
- Ах, Топси, если бы ты захотела исправиться, если б ты постаралась...
- Нечего мне стараться, все равно я негритянка, - сказала Топси. - Вот
если б с меня содрали кожу добела, тогда еще можно было бы попробовать».
Не знавшую никогда, что такое любовь, Евангелина одарила этой любовью и спасла ее душу, в том числе ценой собственного здоровья и в конечном счете жизни. Её смерть преобразила дикарку Топси. «Сначала любовь, потом проповедь», как учил великий русский миссионер, архиеп. Николай Японский.
«- Ведь в библии сказано, что нужно любить всех» - говорила Евангелина. Правда, получала в ответ на это вполне прагматичный ответ: «Ну, в библии... Там много чего сказано, но кому же придет в голову это выполнять?». А вслед за Евангелиной вскоре уходит из этой жизни Сен-Клер. Пытаясь разнять в кафе дерущихся и отнять у одного из них нож, он погибает от этого самого ножа… Его начавшиеся предприниматься планы по освобождению всех слуг прервались, так и не осуществившись.. Его вдова Мари немедленно продает всех негров с аукциона, включая Тома. Только девочке Топси повезло, поскольку ее заблаговременно взяла к себе кузина Сен-Клера.
И вот, для Тома настает последний этап в его жизни, - его собственная Голгофа. Он попадает к жестокому плантатору Легри в отдаленную пустынную глушь, откуда, безусловно, не возвращаются. Проклятые места, Богом забытый край, – это вовсе не пустые слова! Где имя Божие не призывается и где нимало не руководствуются Его заповедями, там невозможно почти никому ощутить Его присутствие. Но вот Том попадает сюда, и он это присутствие открывает!
«Том болел душой за несчастных людей, окружавших его, и пытался хоть
как-нибудь облегчить их страдания. Правда, возможностей для этого у него
было мало, но все же по дороге в поле и обратно в поселок и во время работы
ему кое-когда удавалось протянуть руку помощи усталым, измученным, павшим
духом. Сначала эти жалкие, почти потерявшие человеческий облик существа не
понимали Тома, но неделя шла за неделей, месяц за месяцем, и наконец в их
сердцах заговорили давно умолкшие струны. Молчаливый, полный терпения,
непонятный человек, который всегда был готов помочь другому, не требуя
помощи для себя, всегда довольствовался самым малым и делил это малое с
теми, кто нуждался больше него, человек, который в холодные ночи уступал
свое рваное одеяло какой-нибудь больной женщине, а в поле подкладывал слабым
хлопок в корзины, не боясь, что у него самого будет недовес, - человек этот
мало-помалу возымел над ними странную власть».
А теперь сравним эти строки с повествованием, относящимся ко времени веком позже, и не в жарких южных плантациях США, а в сталинском лагере на севере СССР в лютую морозную стужу:
«Двум лежачим больным досталась от обеда только половина пайкового хлеба, да о. Арсений от себя кусок прогорклой трески спрятал за пазуху.
Придя в барак, о. Арсений стал кормить больных: нагрел воду с хвоей, добавил аспирин и обоих напоил. Хлеб и треску разделил пополам и дал каждому.
Дней через пять пошли больные на поправку, стало видно, что останутся живы, но лежали еще недвижны и шагу сделать не могли. Все это время о. Арсений урывками и ночами ухаживал за ними и делился частью своего пайка.
Что это за люди, о. Арсений не знал. Попали в барак больными с этапа, почти в беспамятстве, и поэтому никто их толком не знал. Заботы о. Арсения больные принимали холодно, но обойтись без него не могли, и, если бы не он, то давно бы им лежать в мерзлой земле. О себе не рассказывали, а о. Арсений и не спрашивал, по лагерным обычаям не полагалось, да и ни к чему это было. Сколько таких людей видел он по лагерям, не счесть. Бывало, выходит больного, расстанется и никогда больше не увидит. Да разве всех запомнишь!» («Отец Арсений»).
Том знакомится с Касси, рабыней-наложницей плантатора Легри, у которой озлобленность и отчаяние уже готовы были сломить дальнейшую волю к жизни. Душа Касси пробуждается, у нее появляется надежда и сила. Она доверяет Тому свои сокровенные чувства и рассказывает всю историю своей жизни. У нее созревает вполне достижимый план убить хозяина: зная некоторые его слабости, она легко сможет воспользоваться ими. Том решительно отводит ее от этого замысла:
« Молю вас, не продавайте душу дьяволу! Надо терпеть и ждать!
- Ждать! - повторила она. - Я уж столько времени ждала, что у меня
помутился разум и сердце готово разорваться на части. Ты говоришь - терпеть!
Мало ли все мы от него терпели? А ты сам - ведь он высасывает из тебя кровь
капля за каплей! Нет, я исполню свой долг - его час пробил!
- Не надо! - Том взял ее судорожно стиснутые руки в свои. Не надо! Не
берите греха на душу! Господи, научи нас любить врагов наших!
- Любить! - Касси сверкнула на него глазами. - Любить таких врагов? Да
ведь это противно природе человеческой!
- Верно, миссис Касси, верно! Но Господь милостив, он дарует нам победу
над самими собой!»
И Том вдохновляет Касси на побег без пролития крови, а сам, хотя и мог бы тоже убежать, остается испить чашу страданий до конца.
« - Том, друг мой, у меня нет сил молиться. С того самого дня, как
продали моих детей, я забыла молитвы и знаю вместо них одни проклятья...
проклятья и ненависть!
- Миссис Касси, - нерешительно заговорил Том после долгого молчания, -
если это возможно... если вам удастся убежать отсюда, бегите - бегите вместе
с Эммелиной, но да упасет вас Господь от смертоубийства!
- А ты... ты согласен бежать с нами?
- Нет, - ответил он. - Теперь уже нет. Я останусь с моими несчастными
братьями и буду нести крест свой до конца. Вы - другое дело. Вам здесь
погибель... Спасайтесь, если сможете.
- А что нас спасет? Одна могила, - сказала Касси. - У зверя есть
берлога, у птицы - гнездо. Змеи и те находят себе пристанище, а нам нет
места на земле. Собаки отыщут наши следы в глубине болот. Все против нас - и
звери и люди. Куда же нам бежать?
Том долго молчал, а потом сказал ей:
- Попытайтесь, миссис Касси. Я буду молиться за вас».
Наверно, не случайно построена эта последняя фраза Касси, почти слово в слово повторяющая слова Христа, но на свой лад и оттенок: «Лисицы имеют норы и птицы небесные - гнезда, а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову» (Мф. 8, 20). С каждым страдающим, униженным, отверженным бездомным рабом страдает Сам Христос, принявший вид раба.
Чем больше Том помогает страдающим рабам, поддерживая их, тем больше он вызывает ненависть и ярость хозяина Легри, тем скорее приближает он час своей Голгофы. Страсть господства над другими, особенно теми, кто выше и лучше, настолько иррациональна у посредственных личностей, что не останавливается ни перед малейшими доводами здравого смысла. Казалось бы, Том ценный работник в чисто практическом плане, мастер на все руки, исполнительный, послушный, не чуждающийся самой черной работы, таких беречь надо! Но необузданный дух любоначалия стремится подчинить и душу, и волю таких подчиненных, чтобы сломить их любой ценой, заставить их поступать против собственной совести… Но Том оказался здесь воистину «камнем веры».
«Я готов работать день и ночь, работать до последнего
вздоха, но против совести своей не пойду, хозяин, никогда не пойду…
- Ах ты святоша! Учить нас, грешников, вздумал? А что в библии
написано, забыл? "Рабы, повинуйтесь господам вашим". А кто твой господин? Я!
Кто заплатил за тебя, собаку, тысячу двести долларов? Ты теперь мой, и душой
и телом! - И Легри изо всех сил ударил Тома сапогом.
Но эти слова пробудили ликующую радость в измученном сердце Тома. Он
выпрямился и, подняв к небу залитое слезами и кровью лицо, воскликнул:
- Нет, нет, хозяин! Мою душу не купишь ни за какие деньги! Вы над ней
не вольны!»
Как тут не вспомнить житие преподобного исповедника Иоанна Русского, попавшего в турецкий плен во время русско-турецкой войны 1711-1718 гг. в лагерь янычаров под началом некоего Аги. Под палочными ударами, пинками и оскорблениями, принуждаемый сменить веру, он отвечает хозяину: «Как пленник повинуюсь твоим повелениям в работе, в вере же моей во Христа Спасителя ты не господин мне. Подобает Бога слушаться больше, нежели людей». Однако, в одних случаях, когда у хозяев есть еще остатки совести и человечности, смирение, как у Тома или преп. Иоанна, может укротить их и вразумить, как это и случилось с Иоанном. Но в случае таких подонков, как Легри, оно еще больше разжигает низменные страсти, и Том погибает. Но память о свете его, который он распространял вокруг себя, продолжает жить в сердцах тех, кто его знал. Она подвигает его младшего друга Джорджа Шелби, сына первого хозяина Тома, как и многих его современников, к основной цели: покончить раз навсегда с этим позором рабства, в котором погрязла Америка. А покончено было с ним далеко не сразу, если не юридически, то в умах и сердцах многих американцев: достаточно вспомнить уже столетие спустя пример Мартина Лютера Кинга…
«Блаженны миротворцы», и Том воистину евангельский миротворец. Но творение мира часто неизбежно бывает сопряжено с жертвой. Mиротворческое служение в «мире сем», во зле лежащем, означает постоянную готовность к принесению в жертву своего времени, сил, способностей, если не всей своей жизни. «Вера, действующая любовью» (Гал. 5, 6) может воздействовать на неподвижные и окаменевшие человеческие сердца, творя чудеса куда значимее простого перемещения гор или укрощения бури на море (потому-то Христос и говорил: «Верующий в Меня, дела, которые творю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит» - Ин. 14, 12). Но это вовсе не означает, что в каждом случае верующему непременно будет сопутствовать успех на этом пути. Нет, – он идет то от победы к поражению, то от поражения к победе, и от одного поражения к другому бывает чаще, чем от одной победы к другой… Его видимое поражение может принести и наверняка принесет плоды победы в будущем, но необязательно здесь и сейчас! Чтобы сдвинуть горы человеческих страстей и предрассудков, требуется готовность постоянно идти на риск и душу свою полагать за друзей своих (Ин. 15, 13), ценой собственного благополучия, а иногда и всей своей жизни.
Современники и критики Бичер-Стоу, пытаясь так или иначе принизить значение её романа, назвали его «сентиментальным». Но на самом деле книга эта духовно трезвая, далекая от всякого сентиментализма. Более того, она богословская, но в самом живом и практическом смысле этого слова, как учили некоторые святые отцы: «Если ты истинно молишься, то ты богослов».
)
