Православный форум Доброе слово

....но уж незнам как там .... но я лично збирию свой штурмовой рюкзочёк и 27 апр -- с утречка на 3 -- кисловодском -- выдвигаюсь в Архыз на альпиниаду и открытие сезона.... ...там точно спортсмены ....и большинство верующих....

....но уж незнам как там .... но я лично збирию свой штурмовой рюкзочёк и 27 апр -- с утречка на 3 -- кисловодском -- выдвигаюсь в Архыз на альпиниаду и открытие сезона.... ...там точно спортсмены ....и большинство верующих....

Аня, добрый день.
Ссылка на сербского баскетболиста не функциклирует .

Интересный раздельчик Вопрос - будет ли он наполняться...

На зимней олимпиаде в этом году наша фигуристка вышла откатала программу и сдела Большой Настоящий Православный Крест - это и есть настоящая победа! К сожалению не помню как ее зовут.

У нас, у Московских динамовцев это в крови с детства: что бы тебя не окружало, ты должен знать и сказать всегда правду про себя ) Почти што тщеславие. Как-то в 1 или 2 классе в непростой ситуации на вопрос за кого ты болеешь (ты кто?) я ответил : не за кого.

Короче, мысля моя такая : спорт "высоких достижений" если говорить честно, совершенно не совместим с Православием

Готов в этом переубедиться, но пока мои скромные размышления и оценки не дают к этому повода.

Вячеслав,
"Таврия" будет вновь чемпионом

Я тоже очень бы этого хотел, но я не встречал ни одного существенного интервью, которое было-бы правосланым или по сути или по источнику (спортсмену). Если у Вас есть аргументы - переубедите меня пожалуйста. Я сам этого очень хочу.

я не встречал ни одного существенного интервью, которое было-бы правосланым или по сути или по источнику (спортсмену). Если у Вас есть аргументы - переубедите меня пожалуйста. Я сам этого очень хочу.

Анатолий ХЛОПЕЦКИЙ
О своей трилогии «И вечный бой… от Святого Николая до президента»
...
Сейчас мы стали понимать, что с нашими детьми что-то происходит: они стали злее, непримиримее, у них быть жестоким и злым почему-то стало модным, а добрым и участливым — нет, не почитаются старые, слабые и немощные. Я уже не говорю о том, что у части молодежи появилась патологическая страсть брать от жизни все и сразу. Труд стал не в почете. И поскольку я долгие годы работал с молодежью разного возраста, мне была видна эта разница. Я не мог принять такое положение вещей. Как тренер я понимал, что должен воспитать не монстра с бойцовскими навыками, который, выйдя на улицу, начнет крушить все вокруг, а личность с духовным содержанием. Да, у спортсменов есть авторитет тренера, но это до той поры, пока он тренирует. Но когда спортсмен прекращает тренировки и тренер с его наставлениями остается в прошлом, то в душах молодых ребят возникает пустота. Хотя в восточных боевых искусствах, например, духовному воспитанию учеников придается большое значение. Я подумал, что у нас в стране таким духовным стержнем самбо может стать православие.
...
Я стал встречаться с людьми старшего поколения, которые стали мне рассказывать много интересного о реальной истории самбо. И я все более убеждался, что самбо нужно духовное насыщение. И вот здесь я сам задал себе ваш вопрос: «А как можно соединить самбо и православие, если в своей истории они никогда не пересекались?». У меня возникло желание докопаться до истины, поскольку интуитивно (у меня не было ни одного факта!) я чувствовал, что возможна ситуация, при которой они прекрасно могут дополнять друг друга.
...
Я часто встречался с митрополитом Калининградским и Смоленским Кириллом. Пытался ему объяснить, что самбо и православие нужно объединить для выработки новой системы воспитания, в первую очередь молодежи. Владыка меня всегда внимательно выслушивал, спрашивал. Однако и он не мог понять, как это можно сделать. — Я же был как будто ведомый высшей силой: было огромное внутреннее желание, а с чего начать, как подступиться к решению этой задачи, я не знал. И вот в 1996 г. я повстречался с человеком, который в свое время тренировался у ученика Ощепкова. Он застал еще ту живую информацию, встречался с теми людьми, которых тренировал сам Ощепков, и многое знал об этой легендарной личности. Для меня это был прорыв. Прорыв начался с Василия Ощепкова потому, что он был основателем самбо? Не только. Дело в том, что именно с личности Ощепкова, изучения его жизненного пути, взглядов и начала складываться та картина, которую, как я надеюсь, мне удалось целостно отразить в своей трилогии. Начнем с того, что в армии Ощепков служил в разведке, и у него была кличка «Монах».
...
Оказывается, Ощепков в юные годы жил в Японии, закончил там духовную семинарию при русской православной миссии. В Россию он попал только в 1914 году. Это был уникальный человек, честный, справедливый, патриот своего Отечества. Потом мне посчастливилось познакомиться с человеком, который долгое время занимался исследованием жизни Ощепкова и собрал о нем много интересных фактов. Его даже допустили в архив ГРУ и КГБ. Я с этим человеком встретился и получил полную информацию о жизненном пути Ощепкова. Особенно меня заинтересовало, как он мог попасть в Кодокане. Туда брали только детей японской элиты. Для меня стало очевидным, что за Ощепкова ходатайствовал кто-то очень влиятельный. Но кто? Оказалось, что этим ходатаем был руководитель русской православной миссии в Японии Святой Николай Японский.
Понимаете, круг замкнулся. Естественно, что в Японии Ощепков получил великолепное светское (он знал английскийё китайский и японские языки) и духовное образование, основательно усвоил многие системы японских боевых искусств. В Кодокане он первым среди русских получил черный пояс.
...
Когда я уже закончил книгу, мне позвонил сотрудник посольства Японии, наш русский парень, он тоже занимался самбо, и до него дошли слухи о моих поисках. Он сказал, что в библиотеке посольства есть книга, которая может меня заинтересовать. Мы встретились, я взял книгу в руки и произвольно открыл ее. Каково же было мое удивление, когда я обнаружил, что открыл книгу на странице, где был изображен Святой Николай Японский с учениками духовной семинарии, занимающимися дзюдо. Это был словно подарок свыше за мой труд. Фотография заняла достойное место в моей книге.
Восточные ритуалы и, особенно, японские имеют давние корни, многовековые и довольно сложные традиции. В двух словах их и взрослому человеку трудно объяснить. Поскольку ментальность и восприятие японцами окружающего мира существенно отличаются от нашего, славянского, а тем более от европейского.

И вечный бой… От святого Николая до Президента Всякому да откроется стезя своя (по рассказам митрополита Смоленского и Калининградского Кирилла и Н. В. Мурашова)

«…В этом зимнем странствии из Хакодате в Киото перед Васей Ощепковым прошла почти вся Япония. Сначала были шесть-семь часов морского странствия до порта Аомо-ри, потом по северной железной дороге добирались до Токио. Минули — прямо с вокзала — эту нынешнюю столицу, о которой спутник, уроженец Киото, пренебрежительно заметил: „Мы на одиннадцать веков старше!“. Он ехал на юг из сурового, таежного, необжитого северного края. Менялись деревья, другое зверье выбегало на лесные дороги, мягче и влажнее становилась день ото дня погода. Если бы Васю в ту пору кто-нибудь спросил: „Япония — это что за страна?“ — он бы, не задумываясь, ответил: „Леса да горы“. Ночевали в маленьких придорожных гостиницах, и Васе были уже не в диковинку ни ночевка на татами, ни ужин из большой миски риса и маленьких тарелочек с рыбными и овощными приправами. Есть полагалось палочками, и Вася про себя добрым словом поминал и Мосаку, и Мото-мэ, и других сверстников из Хакодате, которые шутками да смехом научили его легко забрасывать в рот непослушные рисинки. Еще научили они его собственным примером прятать подальше свои чувства: обиду, боль, страх, удивление полагалось переживать „про себя“. Радоваться тоже надо было вежливо, прежде всего, не раз поблагодарив того, кто доставил радость. Поэтому, рассматривая во все глаза чудеса своего путешествия, Вася изо всех сил старался выглядеть невозмутимым, что порой было довольно забавно при его живой русской физиономии. А чудес хватало: небывалые деревья — низкорослые сосны, изогнутые, будто кто нарочно выворачивал по-всякому их горизонтальные ветки; бамбук, который здесь шел на все: и на постройки, и на остроконечные шляпы, и в еду. И вовсе диковинные криптомерии, про которые один из спутников сказал непонятное слово „реликтовые“. Чудной была одежда: длинная, в широкую складку не то юбка, не то штаны — „хакама“, деревянные сандалии „гета“ — скамеечки на двух подставках. Для них даже носки нужны специальные — „таби“: не носки, а рукавички с отдельно вывязанным большим пальцем. Это чтобы шнурки цеплять за него. Смех, да и только! Но большинство носило кимоно — и женщины, и мужчины. Зимой по несколько штук на себя навьючивали. Вася и не подозревал, что все это придется носить и ему и что, обвыкнув, он поймет и примет кажущиеся неудобства чужой одежды. Рано или поздно всякому пути приходит конец. Киото, в который они так долго добирались, показался, не в пример Хакодате, большим. А вот семинария, которой, честно говоря, Вася побаивался, встретила его по-свойски, так, будто и не уезжал он никуда. Только вместо отца Анатолия оказался отец Арсений, да с местными японскими сверстниками предстояло познакомиться. Дух, что ли, и здесь, и в Хакодате был одинаковый? Да оно и не мудрено — одно и то же незримое присутствие владыки Николая чувствовалось всюду и подтягивало, настраивало на деловую, но добрую волну. Однако, стоило начаться занятиям, как все же почувствовалась разница. Была она такая же, какую мы сегодня ощутили бы между музыкальной школой и консерваторией. Здесь уже не начинали с азов — здесь шлифовали, доводили до более высокой ступени то, что было усвоено раньше. И так было по всем предметам — от географии до богословия. Был еще один иностранный язык — английский. И еще — готовили семинаристов к миссионерской деятельности не только среди крестьян и рыбаков. Собеседниками могли оказаться буддийские философы или синтоистские жрецы, врачи или учителя, люди из высших слоев общества. Не исключалась отсылка выпускников семинарии в Россию для продолжения образования в духовных академиях Российской империи. Поэтому шлифовке подлежали не только знания, но и манеры. Пришлось и Васе понемногу расставаться с простонародными оборотами речи, прежними крестьянскими привычками. Помогали книги — читал он в это время как никогда много. На всех трех языках. Что же касается уроков в до-дзё, то сэнсэй Сато-сан только одобрительно кивнул, посмотрев, что уже знает русский новичок, однако было непонятно, к чему относится одобрение: то ли к Васиным умениям, то ли к добротной работе его прежнего тренера. Кто их, сэнсэев, разберет! И хотя готовила семинария людей духовных, заниматься в до-дзё Василию приходилось до седьмого пота. Бывало, что и проклинал он про себя настырного наставника, но в глубине души понимал, что тот прав: „Без труда не вытащишь и рыбку из пруда“. Зато какое было неповторимое чувство, когда тело подчинялось и, порой еще помыслить не успеешь, как бы само выполняло то, что от него требовалось долгими днями и неделями тренировок! Свободного времени почти не оставалось: отец Арсений наладил что-то вроде взаимной помощи — бывалые семинаристы гоняли Васю по английской грамматике, зато он натаскивал их в разговорном русском. На особицу стояли молитвенные службы в соборе. Недавно открытый и освященный самим архиепископом Николаем храм как бы хранил его невидимое живое присутствие. И порой, особенно во время поздней всенощной, когда слегка покруживалась голова от дымки ладана и горящих свечей, казалось Васе, что с иконы в отдаленном приделе смотрит на него лик Преосвященного. Он крестился, отгоняя наваждение, но в глубине души рад был видению. Он надеялся еще хоть раз увидеть владыку Николая, поговорить с ним обо всем, в том числе и о том, как ему совместить в душе книжное церковное учение и занятия по борьбе, которые все больше захватывали его. Однако отец Арсений только с сомнением покачивал головой: редко стал выезжать в епархии Преосвященный — годы уже не те. Говорят, хлопочет о преемнике. Но семинария еще хранила в рассказах старших, в устных легендах память о том, как в прошлые приезды быстрой энергичной походкой входил Преосвященный в большую комнату, где учились и играли младшие. Его громко и дружно приветствовали — непременно по-русски. „Здорово, молодцы!“, — живо и весело откликался он. И приостанавливался, чтобы перемолвиться словом. Его окружали, нередко выносили на его суд свои мальчишеские несогласия и ждали его слова с тем же чувством, с каким дети ждут от отца разрешения их взаимных недоразумений. И Преосвященный никогда не отмахивался от этих вопросов к нему, какими бы мелкими они ни казались. После первого его приезда комнату, где он потом чаще всего бывал, так и прозвали — „молодцовской“. С завистью слушал Вася эти рассказы, но успокаивал себя тем, что и его однажды назвал владыка Николай „молодцом“, что его рассказ о маленькой жизни выслушал, не перебивая, с участием и сочувствием. Об этой встрече с Преосвященным Вася никому не рассказывал, у него даже не возникало желания похвастаться, вступив в общий разговор. Он чувствовал, что встреча эта — нечто заповедное только для него одного. И еще было предчувствие, что она — только начало. А начало чего — он и сам не мог бы сказать. По пути из собора в семинарию и в редкие дни отдыха, сначала с товарищами, а потом и один, Вася нередко сворачивал на узкие улочки древнего Киото — глазел на пеструю, незнакомую здешнюю жизнь. Город постепенно разворачивался перед ним своими прямоугольными кварталами, показывал диковинные храмы, старинные постройки, целые улицы искусных ремесленников, которыми издавна славился. А в самом центре северной части, как бы организуя и сплачивая вокруг себя все городские строения, высился дворец — древняя резиденция японских императоров. Ведь и Киото совсем еще недавно носил громкий титул столицы, как бы ни старался его затмить молодой растущий Эдо. От дворца шел очень широкий проспект, который делил город на восточную и западную половины. Незаметно подходила к концу зима 1906 года, для Васи — первая зима в Киото. Просыпалась природа, и это придавало особую прелесть древним храмам, прудам и паркам. Когда императорская семья покинула Киото, была опасность, что все это придет в запустение. Но город взял на себя заботу о бывшей императорской резиденции, а жители получили возможность вблизи полюбоваться ее красотой. Сверстники особенно расхваливали Васе знаменитый сад храма Рёандзи. Его предупредили, что сад этот не похож на другие — это сад камней. — Наверное, необыкновенные какие камни? — заинтересовался Вася. — Да нет, — ответили ему. — Просто пятнадцать необработанных камней разбросаны по белому песку. А сделал это много веков назад один монах по имени Соами. Да ты сходи — сам все увидишь. — Да на что глядеть-то, — заупрямился Вася, — разыгрываете меня, поди? Сами же говорите, что камни обыкновенные. — Камни-то обыкновенные, а в саду том скрыт великий секрет, — наконец объяснили ему. — Мы тебе сказали, что камней пятнадцать? — Ну. И что? — А то, что все пятнадцать вместе ты не увидишь, как ни становись. Один камень остается невидимым. — Так может, дурит народ тот монах? Может, их и вовсе четырнадцать? — Да нет, в том-то и дело, что если ты перейдешь на другое место, невидимым окажется другой камень. А тот, который прятался, теперь виден. — А потрогать-то их можно? — поинтересовался недоверчивый Вася. — Э, нет! Смотреть на камни можно с галереи, которая идет по одному краю сада. А с трех остальных сторон — монастырские стены. И Вася отправился к саду Рёандзи. Наверное, он оказался там одним из самых дотошных посетителей: стараясь никого не потеснить, не толкнуть, он так и эдак прилаживался смотреть — даже на корточки садился; и очень жалел, что нельзя взобраться на перила галереи. Уж сверху-то, наверно, всяко видно все пятнадцать камней сразу.»

(Продолжение следует.)