Православный форум Доброе слово

Икона Спас Благое Молчание представляет один из сравнительно поздних (не ранее конца XV века), редких и сложных для истолкования иконографических типов Христа.

Иконография иконы восходит к самому раннему образу этого типа — фреске московского Успенского собора (1481 или 1513–1515), расположенной на алтарной преграде над входом в северный Петропавловский придел и относящейся к ряду преподобных, изображенных на преграде. Граф А. С. Уваров, в связи с открытием этих фресок в 1882 году, предположил, что образ Спаса Благое Молчание представляет собой особый иконографический сюжет, имеющий близкое отношение к изображению Христа Ангела Великого Совета (основанного на тексте библейских пророчеств (Ис. 9:6; Мал. 3:1) и его толкованиях) и привлек внимание еще к некоторым изображениям этого типа на фресках Новодевичьего монастыря (1666, на основе программы 1598 гг.) и иконах XVI–XIX веков. Однако в нашей иконе появляется ряд существенных отличий от своего прототипа (крылья, восьмиугольный нимб, украшенная одежда), раскрывающих символический подтекст, на который фреска Успенского собора лишь намекает своим названием и расположением вблизи от входа в жертвенник. Однако именно кремлевская фреска является ключом к пониманию данного сюжета.

Основой для толкования символического содержания образа Спаса Благое Молчание являются также библейские пророчества (Ис. 42:2, 53:7; Пс. 141:3). «Он изъязвлен был за грехи наши... и ранами Его мы исцелились. Все мы блуждали, как овцы... и Господь возложил на Него грехи всех нас... как овца веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен, так Он не отверзал уст Своих» (Ис. 53:5–7). Текст этого пророчества произносит священник при изъятии «агнца» из просфоры на проскомидии, происходящей в жертвеннике. Такое сопоставление позволяет истолковать образ юного Христа-Ангела, облаченного в белые одежды, как символ света истины, чистоты, нетленности плоти Христа (Откр. 7:9–17; Мф. 17:2–3), как образ Христа-Агнца, Предвечного Логоса-Эммануила, воплотившегося, чтобы взять на себя грехи мира, «пострадать за нас плотью» (1 Петр. 3:4) и явить нам образ жертвенной самоотреченной покорности и сыновнего послушания «даже и до смерти, и смерти крестной» (Флп. 2:Cool. На это указывает и жест его скрещенных на груди и словно поднесенных к сердцу рук. Это жест смиренного принятия благодати Божией, евхаристический жест причастника. Он также напоминает о Христе, которого в сценах «Шествия на Голгофу» изображали с крестообразно связанными руками: «как овца веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен» (Ис. 53:7).

На иконе эта тема получает дальнейшее развитие, вбирая в себя те иконографические новации, которые появлялись в изображениях Спаса Благое Молчание в последующие эпохи (XVII–XIX вв.). Таким новшеством можно назвать появление крыльев и восьмиконечного нимба, являющихся иконографическими атрибутами Святой Софии Премудрости Божией как символа воплощения Логоса, который, как Мессия, может быть назван ангелом, т.е. посланником Божиим (Ис. 9:6; Мал. 3:1; Дионисий Ареопагит. О Небесной Иерархии. 4, 4).

Иконографическая традиция изображения Христа как Ангела Премудрости получает свое развитие в палеологовскую эпоху. Однако в иконографии «Спаса Благое Молчание» они не сливаются, как в образе Софии-Ангела, а остаются лишь совмещенными, обогащая символический подтекст изображения.

Важным элементом иконографии данной иконы является и одежда Христа. Белые одежды присущи также ангелам как символ их чистоты и бесплотности, возвышенности, особенно когда они предстоят престолу Господнему. Одежды Спаса на нашей иконе могут быть интерпретированы и как белый стихарь (левкион) — символ пречистой плоти Христа, его Преображения и Воскресения. Недаром при облачении священника в стихарь поется: «Да возрадуется душа моя, о Господе, облече бо тя в ризу спасения, и одеждею веселия одея тя» (Ис. 61:10). Вместе с тем шитые украшения стихаря (поручи) означают узы Христовы, когда, связав, повели его к Каиафе и Пилату, а пояс — дарование архиерею силы Божией.

В образе Спаса Благое Молчание раскрывается вся богословская концепция Домостроительства спасения. В нем слиты воедино и черты Предвечного Логоса-Эммануила, и воплотившегося Логоса — Премудрости Божией, и жертвы Христовой — Агнца, и Христа-священника, давшего человечеству возможность соединения с Богом в лоне Церкви и в евхаристической бескровной жертве. Этот сложный для истолкования, догматически насыщенный иконографический тип, естественно, не мог получить широкого распространения. По-видимому, появление относительно большего числа икон в конце XVIII–XIX веков было связано со средой богословов и книжников, ориентирующихся на древнюю святоотеческую и литургическую традицию, и поэтому нашло распространение в первую очередь в старообрядческих общинах.