Православный форум Доброе слово

Вопрос к замужним. Как вы живете с неверующим или не православным мужем? Удается ли вам жить полноценной церковной жизнью - молитв. правило, посещение храма, причащение детей?
Сразу скажу, что я не замужем. Моя свадьба должна была случится этим летом. но... из за моего православия наши отношения разладились, он очень старался, даже исповедовался и причастился один раз, но после этого мы ужасно поругались, он говорил, что все это ерунда, Бог в душе, детей причащать он не даст, это не гигиенично и прочий бред. Становился агрессивным, кричал на меня, обзывал монашкой и сектанткой. Я пыталась объяснить что-то сама, просила его поговорить со священником, но все безрезультатно. Плюс семья его тоже подливала масла в огонь. После нескольких месяцев мучений мы разошлись. Я, честно говоря, испытала облегчение от того, что кошмар закончился.
Мне стало казаться, что с неправославным и невоцерковленным человеком православной девушке нельзя построить семью. Понимания не будет.Так ли это? поделитесь опытом.
з.ы. если тема уже была - дайте ссылочку.

мне кажется, мужу с женой проще справиться, чем наоборот. Женщина изначально подстраивается под мужчину, такова природа ее. Хотя может я и ошибаюсь, женщины тоже разные бывают.

Ага, эта подстроится...

Я пока вижу, что все мои знакомые замужние женщины постепенно перенимают интересы и образ жизни мужа... Наоборот не видела ни разу.

Скорее всего так и было бы... Чтобы наоборот было - это нужны определенные качества у женщины и отсутствие определнных качеств у мужчины. И закономерный вопрос: а оно надо?

Но в том- то и дело, что если муж неверующий, то он неизбежно окажет влияние на жену

ПОБЕДА НАД СМЕРТЬЮ



Анастасия Матвеевна, собираясь в церковь ко всенощ­ной, с опаской поглядывала на своего супруга, пол­ковника авиации в отставке Косицына Михаила Рома­новича. Михаил Романович сидел перед включенным те­левизором с газетой в руках. Но ни на телевизионной передаче, ни на газете сосредоточить своего внимания он не мог. В его душе глухо росло раздражение, некий про­тест против намерения жены идти в церковь. Раньше, еще в молодые годы, она захаживала в церковь раза два-три в год. Он на это внимания не обращал: мало ли какая блажь у женщины. Но как вышла на пенсию, так зачастила в храм каждое воскресенье, каждый праздник.

«И сколько этих праздников у церковников – не пересчи­тать, – с раздражением думал Михаил Романович. – То ли дело красные дни гражданского календаря: Новый год, 8 Марта, 1 Мая, 7 Ноября и уж совсем святой, особенно для него, фронтовика, День Победы – вот, пожалуй, и все. А тут каждый месяц по нескольку, с ума можно сойти».

Анастасия Матвеевна думала о том, что последнее вре­мя ее супруг очень раздражителен; оно понятно: бередят старые фронтовые раны, здоровье его все более ухудша­ется. Но почему-то больше всего его раздражает то, что она ходит в церковь. Чуть ли не каждый уход ее на службу в храм сопровождается скандалом и руганью.

– Миша, закройся, я пошла в храм.

– Ну чего, чего ты там потеряла, не можешь, как все нормальные люди посидеть дома с мужем, посмотреть телевизор! – с раздражением на ходу говорил Михаил Романович, чувствуя, как гнев начинает клокотать в его израненной старческой груди.

– Мишенька, так, может, нормальные-то люди, наобо­рот, те, кто в храм Божий ходят, – сказала и, поняв, что перегнула палку, сама испугалась сказанного, но слово не воробей.

– Так что, я, по-твоему, ненормальный? – переходя на крик, вознегодовал Михаил Романович. – Да, я – ненор­мальный, когда на своем истребителе все небо исколесил, но Бога там не увидел. А где был твой Бог, когда фашист­ские самолеты разбомбили наш санитарный поезд и из пулеметов добивали раненых, которые не могли укрыться и были беззащитны? Почему Бог их не укрыл? Я был ненормальный, когда летел под откос в санитарном ваго­не и только чудом остался жив?

– Миша, но ведь это чудо Бог совершил, разве ты этого не понял ни тогда, ни сейчас?

Удивительное дело, но именно эта вылетевшая у Миха­ила Романовича фраза «чудом остался жив» вмиг иссу­шила его раздражение. Негодование куда-то исчезло, и, махнув рукой, уже успокаиваясь, он сказал:

– Иди к своим попам, раз тебе нравится, что тебя дурачат.

На всенощной Анастасия Матвеевна горячо молилась за Михаила. Несмотря ни на что, мужа своего она сильно любила. Когда приходила в храм, всегда становилась перед иконой Архистратига Михаила и всю службу моли­лась о том, чтобы Господь просветил ее мужа светом ис­тины. У каждого человека есть какая-то главная мечта его жизни. Такая мечта была и у Анастасии Матвеевны. Она всем сердцем хотела, чтобы настал день, когда они вместе с Мишей под руку пошли бы в церковь к службе. После так же вместе возвращались бы домой. Вдвоем читали бы молитвенные правила перед сном и утром. Этого она желала больше всего на свете.

– Господи, если тебе угодно, забери мою жизнь, только приведи Мишеньку в храм для жизни вечной.

Когда Анастасия Матвеевна вернулась домой, Михаил уже лежал в кровати. Не было еще девяти часов вечера, так рано он не ложился, это сразу насторожило Анаста­сию Матвеевну.

– Мишенька, ты что, заболел, тебе плохо?

– Немного неважно себя чувствую, но ты, Настенька, не беспокойся, пройдет.

Анастасия Матвеевна не успокоилась, она-то хорошо знала: уж раз он лег – дело серьезное – и вызвала врача. Врач ничем не утешил, измерил давление, прослушал серд­це, сделал укол и заявил, что необходима госпитализация. Но Михаил Романович категорически отказался ехать в госпиталь. На следующий день его состояние ухудшилось.

– Миша, может, батюшку позвать, ведь ты ни разу не исповедовался, ни разу не причащался. Он, открыв глаза, глянул сердито:

– Что, уже хоронишь меня?

– Да что ты, Мишенька, Господь с тобою, наоборот, верю, что через это на поправку пойдешь.

Он устало прикрыл глаза, а когда она собиралась отойти от постели на кухню, вдруг, не открывая глаз, произнес:

– Ладно, зови попа.

Сердце Анастасии Матвеевны зашлось в радостном вол­нении, она выбежала в соседнюю комнату, упала на ко­лени перед иконами и расплакалась. Всю ночь она чита­ла каноны и акафисты, чтобы Миша дожил до утра и дождался священника.

Батюшка пришел в половине девятого, как и договари­вались. Она провела его к мужу и представила:

– Вот, Миша, батюшка пришел, как ты и просил, это наш настоятель отец Александр. Ну, я вас оставлю, буду на кухне, если понадобится какая помощь, позовете.

Отец Александр, мельком взглянув на фотографии, где Михаил Романович был в парадном мундире с орденами и медалями, бодро произнес:

– Не беспокойтесь, Анастасия Матвеевна, мы два ста­рых вояки, как-нибудь справимся со всеми трудностями.

Михаил Романович глянул на молодого священника, сердито подумал: «Что он ерничает?»

Отец Александр, как бы отгадав его мысли, сказал:

– Пришлось немного повоевать, интернациональный долг в Афганистане исполнял. Служил в десанте, так небо полюбил, что после армии мечтал в летное пойти, был бы летчиком, как вы, да не судьба.

– Что же так?

– Медкомиссия зарубила, у меня ранение было.

– Понятно.

Священник Михаилу Романовичу после такого откро­вения не то чтобы понравился, а прямо как родной стал. Немного поговорили, потом отец Александр сказал:

– У вас, Михаил Романович, первая исповедь. Но вы, наверное, не знаете, в чем каяться?

– Вроде жил, как все, – пожал тот плечами. – Сейчас, правда, совесть мучает, что кричал на Настю, когда в цер­ковь шла, она ведь действительно глубоко в Бога верит. А я ей разного наговорил, что, мол, летал, Бога не видел в небе и где, мол, был Бог, когда на войне невинные люди гибли.

– Ее вере вы этими высказываниями не повредите, она в своем сердце все ответы на эти вопросы знает, только разумом, может быть, объяснить не умеет. А вот для вас, по всей видимости, эти вопросы имеют значение, раз в ми­нуту душевного волнения их высказали. По этому поводу вспомнить можно случай, происшедший с архиепископом Лукой (Войно-Ясинецким). Он был не только церковным иерархом, но и знаменитым ученым-хирургом. Во время Великой Отечественной войны, будучи назначенным глав­ным консультантом военных госпиталей, он не раз, делая операции, самых безнадежных спасал от смерти. Как-то Владыка Лука ехал в поезде в одном купе с военными летчиками, возвращавшимися на фронт после ранения. Увидели они церковнослужителя и спрашивают: «Вы что, в Бога верите?» «Верю», – говорит Владыка. «А мы не верим, – смеются летчики, – потому что все небо облета­ли, но Бога так и не видели». Достает тогда архиепископ Лука удостоверение профессора медицины и говорит: «Я тоже не одну операцию сделал на мозге человека: вскры­ваю черепную коробку, вижу под ней мозговой жир, а ума там не вижу, значит ли это, что ума у человека нет?»

– Какой находчивый Владыка, – восхитился Михаил Романович.

– А насчет того, что невинные гибнут, это действитель­но непонятно, если нет веры в бессмертие, а если есть христианская вера, то все становится ясно. Страдания невинных обретают высший смысл прощения и искупле­ния. В жизни вечной Господь каждую слезинку ребенка утрет. Всем Бог воздаст, если не в земной жизни, так в будущей, по заслугам каждого.

После исповеди и причащения отец Александр пособоровал Михаила Романовича. После соборования тот при­знался:

– Веришь ли, батюшка, на войне смерти не боялся, в лобовую атаку на фашиста шел, а теперь боюсь умирать:

что там ждет – пустота, холодный мрак? Приблизилась эта черта ко мне, а перешагнуть ее страшно, назад еще никто не возвращался.

– Страх перед смертью у нас от маловерия, – сказал отец Александр и, распрощавшись, ушел.

После его ухода Михаил Романович сказал жене:

– Хороший батюшка, наш человек, все понимает. Ободренная этим высказыванием, Анастасия Матвеев­на робко сказала:

– Мишенька, нам бы с тобой повенчаться, как на по­правку пойдешь, а то, говорят, невенчанные на том свете не увидятся.

– Ну вот, опять за старое! Да куда нам венчаться, это для молодых, засмеют ведь в церкви. Сорок лет прожили невенчанные, а теперь, здрасте, вот мы какие.

– Ради меня, Мишенька, если любишь. Пожалуйста.

– Любишь-не-любишь, – проворчал Михаил Романо­вич. – Еще выздороветь надо. Иди, я устал, подремлю малость. Коли выздоровлю, там видно будет, поговорим.

– Правда? – обрадовалась Анастасия Матвеевна. – Обязательно выздоровеешь, быть другого не может, – и, чмокнув мужа в щеку, заботливо прикрыла его одеялом.

Произошло действительно чудо, в чем нисколько не со­мневалась Анастасия Матвеевна: на следующий день Михаил пошел на поправку. Когда пришел участковый врач, то застал Михаила Романовича пьющим на кухне чай и читающим газету. Померив давление и послушав сердце, подивился:

– Крепкий вы народ, фронтовики!

Когда Анастасия Матвеевна напомнила мужу о венча­нии, он отмахнулся:

– Погоди, потом решим. Куда торопиться?

– Когда же потом? Скоро Великий пост, тогда венчать­ся аж до Красной горки нельзя.

– Сказал потом, значит, потом, – с ноткой раздраже­ния в голосе ответил он.

Пробовала еще несколько раз заводить разговор о вен­чании, но, почувствовав, что нарывается на скандал, сра­зу умолкала. Так и наступило Прощеное воскресенье, и начался Великий пост. Анастасия Матвеевна старалась не пропускать ни одной службы, в первую неделю ходи­ла вообще каждый день. Потом стала недомогать, сно­ва, как раньше, появились сильные боли в правом боку. А к концу поста вовсе разболелась и слегла. Сын Игорь свозил ее в поликлинику, оттуда направили на обследо­вание в онкологию. Когда вернулись, Игорь отвел отца в сторону:

– Папа, у мамы рак печени, уже последняя стадия, врачи сказали, осталось немного.

– Что значит немного? Точно проверили, может, оши­баются? Чем-то можно помочь? Операцию сделать, в конце концов, – растерянно произнес Михаил Романович.

Сын отрицательно покачал головой:

– Надо готовиться к худшему, папа. Не знаю, маме говорить или нет?

– Что ты, сынок, не надо раньше времени расстраи­вать, я сам с ней поговорю.

Он опустился на стул возле кухонного стола, обхватил свою седую голову руками и сидел так минут пять, потом решительно встал:

– Пойду к ней.

Подойдя, сел на краешек кровати, взял нежно за руку:,

– Что же ты расхворалась, моя верная подруга? Давай поправляйся скорей, Пасха приближается, куличи будем, печь, яички красить.

– Что сказали врачи, Миша? – прямо посмотрев ему в глаза, спросила она.

Михаил Романович суетливо завертел головой:

– Ну что-что сказали... Надо лечиться – и поправишься. Вон сколько лекарств тебе понавыписывали.

– Не ври, Мишенька, ты же не умеешь врать, я и так сама все понимаю. Умирать мне не страшно, надо только подготовиться достойно к смерти, по-христиански. Ты мне отца Александра приведи, поисповедует, причастит, да и пособороваться нужно. Так мы с тобой и не повенчались – как пред Богом предстанем?

– Милая Настенька, ты выздоравливай ради Бога, и сразу пойдем венчаться.

– Теперь уж, наверное, поздно. Страстная седмица на­чинается. Затем Светлая, до Фомина воскресенья я не дотяну. Значит, Богом не суждено.

Михаил Романович шел в церковь и про себя бормотал:

– Это как же не суждено? Что значит: не суждено? Ведь мы как-никак сорок лет прожили.

В церкви, повстречавшись с отцом Александром, усло­вились, что утром он подъедет к ним. Поговорил с батюш­кой и насчет венчания. Отец Александр сказал задум­чиво:

– На Страстной однозначно нельзя, на Светлой, хоть и не принято по уставу, но исключение можно сделать, – посмотрел на осунувшегося Михаила Романовича, доба­вил: – Если будем усердно молиться, она доживет и до Красной горки, я в этом уверен.

– Буду, конечно, молиться, только не знаю, как. Отец Александр подвел его к иконе Михаила Архангела:

– Здесь ваша супруга постоянно стояла на службе, на­верное, за вас молилась вашему Ангелу-хранителю. Я вам предлагаю, пока она болеет, заменить ее на этом боевом посту. Я не шучу, когда говорю про боевой пост, апостол Павел пишет: «Наша брань не против крови и плоти, но против духов злобы поднебесных».

От этих слов все сразу встало для Михаила Романови­ча на свои места. Его соратница, его боевая подруга, его милая жена, пока он дома отлеживался у телевизора с газетой, была на боевом посту. Она боролась за него, за свою семью против врагов невидимых, а потому более коварных, более опасных. Боролась одна, не имея от него никакой помощи. Мало того, что он не поддерживал ее в этой борьбе, он еще потакал врагу. Теперь, когда она ле­жит больная, он должен встать на этот боевой пост. И он встанет, ему ли, старому вояке, не знать, что такое долг воина-защитника? Он встанет, обязательно встанет, и нич­то не помешает ему в этом.

Анастасия Матвеевна заметила, что муж вернулся из церкви какой-то подтянутый, собранный, решительный и даже помолодевший.

– Настя, завтра утром батюшка придет. Сейчас по­кажи мне, какие молитвы читать, я за тебя и за себя почитаю.

– Мишенька, что с тобой? – еще не веря всему, про­шептала Анастасия Матвеевна.

– Ничего. Вместе воевать будем.

– С кем воевать, Миша? – она даже испугалась.

– С духами злобы поднебесной, – отчеканил полков­ник. – И раскисать не будем, – увидев слезы на глазах жены, добавил он.

– Да это я от радости, Миша, только от радости.

– Ну, это другое дело.

Каждый день на Страстной седмице Михаил Романо­вич ходил в храм. Стоять приходилось подолгу, службы Страстной седмицы особые, длинные. Но он мужественно выстаивал их от начала до конца, хотя и не понимал, что и для чего происходит, но боевой пост есть боевой пост, приказано – стой, высшее командование само знает. Выс­шим командованием для него в данном случае был отец Александр. После службы Михаил Романович часто под­ходил к нему, что-нибудь спрашивал. Как-то поделился своими переживаниями.

– Сам-то я хожу сейчас в церковь, а вот сын со снохой – их разве заставишь? Наш грех: сами не ходили в моло­дости и детей не приучили.

– Да это проблема не только ваша, многие подходят с подобным вопросом. Честно признаться, не знаю, что и отвечать. Советую усиленно молиться за детей, молитва родителей много может. Мне как-то рассказывали такой случай. У одного верующего человека был неверующий сын. Отец, конечно, переживал сильно. А перед тем, как уме­реть, завещал сыну, чтобы тот после его смерти в течение сорока дней заходил в родительскую комнату каждый день на пятнадцать минут, ничего не делал, только молча сидел бы. Сын исполнил последнюю просьбу отца. А как сорок дней прошло, сын сам пришел в храм. Я думаю, просто отец понимал, что молодежь в суете живет, некогда над вечным подумать: о смысле жизни, о своей душе, о бес­смертии, о Боге.

Великим четвергом Михаил Романович причастился, а вечером после чтения двенадцати Евангелий умудрился принести домой огонь в самодельном фонарике. От него зажгли лампадку в комнате Анастасии Матвеевны. В суб­боту сходил в церковь, освятил кулич и крашеные яйца. Кулич испекла им сноха, а яйца красил сам Михаил Рома­нович, так как Анастасия Матвеевна, вконец обессилен­ная, не вставала с кровати. Врач-онколог, курирующий ее, был удивлен, узнав, что она до сих пор жива. После ночной Пасхальной службы Михаил Романович пришел весь сияющий, уже с порога закричал:

– Христос Воскресе! –

– Воистину Воскресе! – ответила чуть слышно Анаста­сия Матвеевна, любуясь мужем, который на Пасху наряди­лся в свой парадный мундир со всеми наградами. Раньше он надевал его только 9 Мая.

– Ты прямо как на День Победы, – улыбаясь, сказала она.

– А сегодня и есть День Победы, победы над смертью – так в проповеди отец Александр и сказал. Они поцеловались трижды.

– Ты давай поправляйся, в следующее воскресенье, на Красную горку, поедем в церковь венчаться.

– Как уж Бог даст, но я буду ждать.

В воскресенье подъехал сын вместе со снохой на своей машине. Сноха помогла Анастасии Матвеевне надеть ее лучшее платье. Михаил Романович с Игорем осторожно вывели под руки и усадили Анастасию Матвеевну в ма­шину. В храме отец Александр разрешил поставить для нее стул. Так и венчались: Анастасия Матвеевна сидела, а рядом в парадном мундире стоял ее любимый супруг. Во время венчания он несколько раз поглядывал с забот­ливостью на нее, а она отвечала полным благодарности взглядом: мол, все со мною в порядке, не беспокойся и молись. Домой Анастасию Матвеевну привезли совсем ослабевшую, почти что на руках внесли и уложили в по­стель прямо в платье. Дети уехали, обещав вечером про­ведать. Михаил Романович сел на стул рядом с кроватью жены и взял ее за руку.

– Спасибо, Мишенька, я сегодня такая счастливая! Те­перь можно спокойно помереть.

– А как же я? – растерялся Михаил Романович.

– Мы же с тобой повенчанные, нас смерть не разлучит. Я чувствую, что сегодня умру, но ты не скорби, как прочие, не имеющие упования, мы с тобой там встретимся непременно. Ты помнишь, как мы первый раз повстреча­лись?

– Конечно, помню: в Доме офицеров, на вечере по слу­чаю Дня Победы, ты еще все с капитаном Кравцовым танцевала, я тебя еле у него отбил.

– Дурачок, я как тебя увидела, сразу полюбила, и ни­какие Кравцовы мне не были нужны.

– Настенька, ты знаешь, мне очень стыдно, хоть и про­шло много лет, все же совесть напоминает. Встретимся на том свете, говорят, там все откроется, так вот, чтобы для тебя не было неожиданностью, короче, хочу признать­ся: я ведь тогда с Клавкой, ну, словом, бес попутал...

– Я знала, Мишенька, все знала. В то время мне так больно было, так обидно, что жить не хотелось. Но я лю­била тебя. Вот тогда-то я впервые в церковь пошла. Ста­ла молиться перед иконой Божией Матери, плакать. Меня священник поддержал, сказал, чтобы не разводилась, а молилась за тебя как за заблудшего. Не будем об этом больше вспоминать. Не было этого вовсе, а если было, то не с нами, мы теперь с тобой другие.

Михаил Романович наклонился и поцеловал руку суп­руги:

– Тебя любил, только тебя любил, всю жизнь только тебя одну.

– Почитай мне, Миша, Священное Писание.

– Что из него почитать?

– А что откроется, то и почитай.

Михаил Романович открыл Новый Завет и начал читать:

– Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не за­видует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинст­вует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никог­да не перестает... – он вдруг заметил, что супруга пере­стала дышать и, подняв голову от книги, увидел застыв­ший взгляд его милой жены, устремленный в угол с образами.

– Мы скоро увидимся, Настенька, – сказал он, закры­вая ей глаза.

Затем Михаил Романович встал, подошел к столу, взял лист бумаги и стал писать:

«Дорогой мой сынок, прости нас, если что было не так. Похорони по-христиански. Сынок, выполни мою последнюю просьбу, а не выполнить последнюю просьбу родителей, ты же знаешь, – великий грех. После того, как похоро­нишь нас с мамой, в течение сорока дней заходи в эту комнату и посиди здесь минут пятнадцать-двадцать каж­дый день. Вот такая моя последняя просьба. Поцелуй за меня Люсю и внуков. Христос Воскресе! Твой отец».

Затем он подошел, поцеловал жену и, как был в мун­дире, лег с нею рядом, взял ее за руку и, закрыв глаза, сказал:

– Пойдем вместе, милая, я тебя одну не оставлю.

Когда вечером Игорь с женой приехали к родителям, то долго не могли дозвониться, так и открыли дверь сво­им ключом. Прошли в спальню и увидели, что мать с от­цом лежат на кровати рядом, взявшись за руки, он в своем парадном мундире, а она в нарядном платье, в котором сегодня венчалась. Лица у обоих были спокойные, уми­ротворенные, даже какие-то помолодевшие. Казалось, они уснули, вот проснутся и так же, взявшись за руки, пойдут вместе к своей мечте, которая ныне стала для них реаль­ностью.

Волгоград, январь 2002 г.

Прям вот неизбежно... глупости. Знаю примеры, когда мужья воцерковлялись примером жены. Вообще слова --"неизбежно, неминуемо"--как их употреблять, если мы не знаем Божий промысел?

Но почему неизбежно будет пагубное влияние и плохой финал?
Просто ВСЕ, а из можно исчислять десятками, семьи моих ровесников, которые воцерковились---я видела как это происходило-- воцерковлялись так. Один из супругов раньше пришел к вере, другой позже, под влиянием первого. Были первыми и мужья, и жены. А семей, когда верующими были оба с самого начала, с юности, среди моих 40-летних ровесников просто не знаю ни одной. И что? А уж красочнее примера, о котором рассказал о.Николай Агафонов, вообще нет.

Например, может скандалить по поводу ее посещения храма

Давайте лучше поговорим о неверующих жонах, и их скандалах. Как известно - женщины куда более искусны по части скандалов.

Давайте лучше поговорим о неверующих жонах, и их скандалах. Как известно - женщины куда более искусны по части скандалов.

Научные данные: мужчин надо жалеть!

Немецкие ученые из Берлинского университета выявили, что бурные скандалы с криком и битьем посуды у женщин снимают стресс и снижают риск преждевременной смерти от инфарктов и инсультов. У мужчин же все наоборот: внешние проявления агрессивности ухудшают самочувствие и повышают вероятность различных заболеваний:
на 20% увеличивается риск инфаркта миокарда;
на 30% - риск сердечных аритмий, в том числе опасных видов тахикардии;
на 10% - риск образования тромбов

Ну и вообще, вежливо ли, при многих присуствующих женщинах здесь на форуме писать, что "известно - женщины куда более искусны по части скандалов"?

Вот уж заинтриговали... Это из личного опыта?

это - научный факт...

Ну данные скорее показывают, что мужчинам скандалы вредят, а женщинам идут на пользу, но никак не то, что женщины к ним более склонны

Ох уж эти homo femininum