Православный форум Доброе слово

Неотданные деньги

Пропал для вечности тот день, в который ты не сотворил милостыню
Я человек жадный и в то же время не атеист, то есть знаю, что предстоит мне дать ответ Создателю за каждый свой поступок. Знаю также, что «не можете служить Богу и маммоне» (Мф. 6, 24). А жадность от такого знания меньше не становится, только благовидными предлогами прикрывается.
Пришла мне как-то в троллейбусе мысль: не платить десять тетри водителю, а подать их какому-то нищему. Выхожу с задней двери и иду, выглядываю нуждающегося. Стоит мужик средних лет с шапкой. «Этот на бутылку себе собирает», - думаю. Дальше смотрю, женщина с ребенком. «Эта, думаю, на мафию работает, как в «комсомолке» недавно писали». Дальше, смотрю, бабка согнутая с трясущейся рукой. «Жалко, думаю, но вдруг впереди еще кто хуже нее стоит». Захожу в метро на эскалатор. Заглядываю, задумываясь, в свой «кошелек» - пакет целлофановый с мелочью - а он возьми и лопни! Все, что было в нем - лар мелочью, - вниз, в эскалатор провалилось, не соберешь. Ни мне, ни нищим. А все жадность.
Записано 7 марта 2000 г.

_________________
Счастлив тот, кто умеет делать счастливыми других.

Бумеранг

«Давайте, и дастся вам: мерою доброю, утрясенною, нагнетенною и переполненною отсыплют вам в лоно ваше; ибо, какою мерою мерите, такою же отмерится и вам»
(Лк. 6, 38).
Встреча после двух-трехнедельного перерыва.
- Где ты? Как ты?
- Мама в больницу попала. Я за ней ухаживала. Прединсультное состояние.
- С чего это вдруг? Еще молодая для инсульта.
- Да так. Сама говорит: «Бог наказал». Несколько месяцев тому назад мы одолжили у соседей сто долларов на проценты. А они потом попросили свое назад. Мама пошла, отдала деньги и, подходя к их дому, пожелала: «Чтоб вам эти деньги на лекарства ушли!» Вскоре ее замучило давление. Что ни делали, никак не могли сбить. Пришлось уложить ее в больницу. Лекарства, врачи. Пришлось опять в долг брать. В общем, двести лар ушло, пока мы ее оттуда вывели.
Удивительно, что точно такая сумма, как она для других пожелала, ушла на ее лечение.
12 декабря 2001 г.

_________________
Счастлив тот, кто умеет делать счастливыми других.

Даже святые не были свободны от последствий собственных ошибок.
В житии преп. Пимена Палестинского (память 9 сентября н.ст.) можно прочесть следующее...
...Он жил в VI веке в пещере пустыни Рува.



Однажды зимой к нему пришел для наставления инок Агафоник и остался ночевать в соседней пещере. Утром он рассказал святому, что очень страдал от стужи. Преподобный Пимен ответил, что был наг, но не ощущал холода, потому что к нему пришел лев, который лег рядом и согревал его. «Однако, - добавил подвижник, - знай, что я буду съеден зверями, потому что когда я жил в миру и был пастухом овец, мимо моего стада проходил человек; на него бросились мои псы и растерзали его. Я мог бы спасти его, но не сделал этого. Мне было открыто, что я сам умру такой смертью».
Так и случилось: спустя три года стало известно, что святой пустынник Пимен Палестинский был растерзан дикими зверями.
9 октября 2005 года.

_________________
Счастлив тот, кто умеет делать счастливыми других.

О силе креста

«Ибо слово о кресте для погибающих юродство есть, а для нас спасаемых сила Божия» (1 Кор. 1, 18).
- Недавно со мной такая история произошла, если бы кто рассказал, я бы сам не поверил, - говорит мне при встрече один из наших прихожан. - Ты же знаешь, я одну старушку навещаю время от времени. Это мать моих одноклассников. Оба ее сына, близнецы, умерли несколько лет назад от голода. Оба были неженатые, так что их мать осталась совсем одна. Чтоб самой как-то жить, записала она свою трехкомнатку на соседей, чтобы за ней смотрели и кормили. Те, конечно, особенно не перетруждаются, но все же дают какие-то продукты. И разумеется, ждут не дождутся, когда ее похоронят.
Очень им не нравится, что я ее проведываю. Знают, что она не одна. Рассказал я как-то всю эту ситуацию моему духовнику. А он говорит: «Будь осторожен, а то они и тебя убьют». Он ведь так просто ничего не говорит. Удивился я, конечно, но и как предупреждение это не воспринял.
Так вот, прихожу я к этой старушке на какой-то церковный праздник. Она достала откуда-то бутылку вина. «Давай, - говорит, - моих ребят помянем». Ну, я, естественно, от вина никогда не отказываюсь. «Давайте», - говорю. И что-то мне эта бутылка не понравилась. Я ее взял и перекрестил по всем правилам. И что ты думаешь - вино цвет поменяло! У нас на глазах! Стало каким-то мутно-красным.
- Откуда, - говорю, - у вас эта бутылка?
- Соседи,- отвечает, - давно дали. Все как-то не было случая открыть.
Что за вино было, мы так и не выяснили, но и пить его тоже не стали. Береженого Бог бережет.
Я потом этот случай моему духовнику рассказал. Но он такие вещи воспринимает как само собой разумеющееся. «Хорошо, что перекрестил!» - говорит.
Это произошло в 1998 году.

_________________
Счастлив тот, кто умеет делать счастливыми других.

О Причастии

Моему брату дважды рассказали этот случай совершенно разные люди: один в автобусе, другой на работе. Поэтому думаю, что это правда. В общих чертах смысл был такой:
во время этого Великого Поста в Калветской церкви шло Причастие. Люди по очереди
подходили к Чаше. Вдруг девочка лет пяти стала смеяться.

Это привлекало к себе внимание, и мать попросили вывести ребенка во двор. Во дворе ребенок заплакал и рассказал, что во время Причастия на Царских Вратах сидел голубь. Когда священник подносил лжицу со Святыми Дарами ко рту очередного причастника, голубь подлетал к некоторым и сам вкладывал в род частицу, а от некоторых уносил в клюве вверх, то есть не давал причащаться. Эта картина и рассмешила малышку.
Конечно, голубя этого физически никто не видел. Зрение незримого было дано только
одному, думала я, чистому сердцем.
Великий Пост 2002 г.

_________________
Счастлив тот, кто умеет делать счастливыми других.

Долг платежом красен

Наша семья жила под Москвой в Ново-Гиреево; там у нас свой дом был, а Богу молиться мы в Никольское ездили или в Перово, а в свой приходской храм не ходили: батюшка не нравился и диакон тоже. Господь их судить будет, не мы, но только даже порог храма переступать тяжело было, до того он был запущен и грязен, а уж о том, как служили, и вспоминать не хочется. Народ туда почти не ходил, разве когда человек десять наберется.
Потом батюшка умер, а вскоре за ним и диакон. К нам же нового священника прислали, отца Петра Константинова. Слышим от знакомых, что батюшка хороший, усердный. Когда первый раз в храм вошел и огляделся, то только головой покачал, а потом велел сторожихе воды нагреть и, подогнув полы подрясника, принялся алтарь мыть и убирать. Даже полы там своими руками вымыл, а на другой день после обедни попросил прихожан собраться и помочь ему храм привести в надлежащий вид.
Нам такой рассказ понравился, и в первую субботу мама пошла ко всенощной посмотреть на нового батюшку.
Вернулась довольная: «Хороший батюшка, Бога любит». После этого вслед за мамой и мы все начали ходить в свой храм, а сестра пошла петь на клирос. Потом мы с о. Петром подружились, и он стал нашим частым гостем.
Был он не больно ученый, но добрый, чистый сердцем, отзывчивый на чужое горе, а уж что касается его веры, то она у него была несокрушимой. Женат он не был. «Не успел. Пока выбирал да собирался, все невесты замуж повыходили»,— шутил он. Снимал он в Гирееве комнату и жил небогато, но нужды не знал.
Как-то долго его у нас не было, и когда он, наконец, пришел, мама спросила: «Что же Вы нас, о. Петр, забыли?»
— Да гость у меня был, епископ... Только-только из лагеря вернулся и приехал прямо в Москву хлопотать о восстановлении. Родных у него нет, знакомых в Москве тоже не нашел, а меня он немного знал, вот и попросился приютить. А уж вернулся какой! Старые брюки на нем, куртка рваная, на голове кепка и сапоги каши просят, и это — все его имение. А на дворе декабрь месяц! Одел я его, обул, валенки купил новые, подрясник свой теплый отдал, деньжонок немного, и вот три недели он у меня жил, на одной койке спали, другой хозяйка не дала. Подкормил я его немного, а то он от ветра шатался, и вчера проводил, назначение ему дали. Уж как благодарил меня: «Никогда,— говорит,— твоей доброты не забуду». Да, привел меня Господь такому большому человеку послужить.
Прошло полгода, и отца Петра взяли ночью. Был 1937 год. Потом его сослали на 10 лет в концлагерь. Вначале духовные дети ему помогали: посылали посылки с вещами и продуктами Но, когда началась война, о нем забыли, а когда вспомнили, то и посылать было нечего, все голодали. Редко – редко, с большим трудом набирали посылки. Потом распространился слух, что о. Петр умер.
Но он был жив и страдал от холода и болезней. В конце 1944 года его, еле живого, выпустили и дали направление в Ташкент.
«Поехал в Ташкент»,— вспоминал потом о. Петр,— думал там тепло. Дай, продам свой ватник и хлеба куплю, а то есть до смерти хочется. А дорога длинная, конца нет, на станциях все втридорога и деньги вмиг вышли. Снял с себя белье и тоже продал, а сам в одном костюме из бумажной материи остался. Холодно, но терплю, — доеду скоро. Вот добрался до Ташкента и скорей пошел в Церковное управление. Говорю, что я священник и прошу хоть какой-нибудь работы, а на меня только руками замахали: «Много вас таких ходит, предъяви сначала документы». Я им объясняю, что только что из лагеря прибыл, что документы в Москве и я их еще не успел запросить, и опять прошу любую работу дать, чтобы не умереть с голода до того времени, пока документы придут. Не слушают, выгнали. Что делать? Пошел у людей приюта просить, на улице-то ведь зима. Гонят. «Ты,— говорят,— страшный, да вшивый и того гляди умрешь. Что с тобой мертвым делать? Иди себе!» Стал на паперти в кладбищенском храме с нищими, хоть на кусок хлеба попросить — побили меня нищие: «Уходи прочь, не наш! Самим мало подают». Заплакал я с горя, в лагере и то лучше было. Плачу и молюсь: «Божия Матерь, спаси меня!»
Наконец упросил одну женщину, и она впустила меня в хлев, где у нее свинья была. Так я со свиньей вместе и жил, и часто у нее из ведра еду таскал. А в церковь кладбищенскую каждый день ходил и все молился, не в самой церкви, конечно, туда бы меня не впустили, потому что я весь грязный был, рваный, колени голые светятся, на ногах опорки старые, а главное — вшей на мне была — сила.
Вот как-то слышу нищие говорят, что приехал Владыка и сегодня вечером служить будет. «Господи! — думаю.— Неужели это тот Владыка, которого я у себя в Гирееве привечал? Если он, попрошу у него помощи. Может быть, старый хлеб-соль вспомнит». Весь день я сам не свой ходил — волновался очень, а вечером раньше всех к храму пришел. Жду, а сердце колотится: он или не он? Признает или нет? Молюсь стою.
Подъехала машина, вышел Владыка. Смотрю — он! Тут я все на свете забыл, сквозь народ прорвался и не своим голосом кричу: «Владыка, спасите!» Он остановился, посмотрел на меня и говорит: «Не узнаю». Народ давай меня взашей гнать, а я еще сильнее кричу: «Это я, отец Петр из Ново-Гиреева!» Владыка всмотрелся в меня, слезы у него на глазах показались и сказал: «Узнал теперь. Стойте здесь, сейчас келейника пришлю». И вошел в храм.
А я стою, трясусь весь и плачу. Народ меня окружил, давай расспрашивать. А я и говорить не могу. Тут вышел келейник и кричит: «Кто здесь отец Петр из Ново-Гиреева?» Я отозвался. Подает он мне деньги и говорит: «Владыка просил Вас вымыться, переодеться и завтра после обедни прийти к нему».
Тут уж народ поверил, что я и вправду священник. Кое-кто начал к себе звать, но подошла женщина, у которой я в хлевушке жил, и повела меня к себе. Истопила черную баньку и впустила меня туда мыться. Пока я мылся, она пошла и у знакомых на деньги Владыки мне белье купила и одежду. Потом отвела мне комнатку маленькую с кроватью и столиком.
Лег я на чистое, и сам чистый, и заплакал: «Царица Небесная! Слава Тебе!»
Благодаря стараниям Владыки, отец Петр был восстановлен в своих священнических правах и назначен вторым священником в тот самый кладбищенский храм, от паперти которого его гнали нищие. Впоследствии нищая братия очень его полюбила за простоту и щедрость. Всех он их знал по именам, интересовался их бедами и радостями, помогал им, сколько мог.
Один раз, когда я приехал к о. Петру в отпуск, мы шли с ним красивым ташкентским бульваром. Проходя мимо одного из стоявших там диванчиков, мы увидели на нем измученного, оборванного человека. Обращаясь к о. Петру, он неуверенно сказал: «Помогите, батюшка, я из заключения». Отец Петр остановился, оглядел оборванца, потом строго сказал мне: «Отойди в сторону». Я отошел, но мне было видно, как о. Петр вытащил из кармана бумажник, вынул из него толстую пачку денег и подал просящему. Мне стало неловко наблюдать эту сцену, и я отвернулся, но мне был слышен приглушенный рыданием голос: «Спасибо, отец, спасибо! Спасли Вы меня! Награди Вас Господь!»

Епархиальный вестник №10 (92)

_________________
Счастлив тот, кто умеет делать счастливыми других.

СТАРИЧОК

Этот рассказ я слыхала от покойной Олимпиады Ивановны. Передавая его, волновалась, а сын, о котором шла речь, сидел рядом с ней и утвердительно кивал головой, когда в некоторых местах рассказа она обращалась за подтверждением к нему. Вот что я от нее услыхала:
«Ване тогда было семь лет. Шустрый он был, понятливый и большой шалун. Жили мы в Москве на Земляном валу, а Ванин крестный наискосок от нас в пятиэтажном доме.
Как-то перед вечером я послала Ванюшу к крестному пригласить его на чай. Перебежал Ванюша дорогу, поднялся на третий этаж, а так как до звонка у двери достать не мог, то стал на лестничные перила и только хотел протянуть к звонку руку, как ноги соскользнули и он упал в пролет лестницы.
Старый швейцар, сидевший внизу, видел, как Ваня мешком упал на цементный пол. Старик хорошо знал нашу семью и, увидев такое несчастье, поспешил к нам с криком: «Ваш сынок убился!»
Мы все, кто был дома, бросились на помощь Ване, но когда подбежали к дому, то увидели, что он сам медленно идет нам навстречу.
«Ванечка, голубчик, ты живой!?» Схватила я его на руки. «Где у тебя болит?» «Нигде не болит. Просто я побежал к крестному и хотел позвонить и упал вниз. Лежу на полу и не могу встать, тут ко мне подошел старичок тот, что у вас в спальне на картине нарисован. Он меня поднял, поставил на ноги, да так крепко, и сказал: «Ну, ходи хорошо, не падай!» Я и пошел, вот только никак не могу вспомнить, зачем вы меня к крестному посылали?»
После этого Ваня сутки спал и встал совершенно здоровым. А в спальне у меня висел большой образ Преподобного Серафима.

Епархиальный вестник №6 (92)

_________________
Счастлив тот, кто умеет делать счастливыми других.

СОН

Есть сны пустые, а есть особенные, вещие. Вот такой один сон я видела в молодости. Мне приснилось, что я стою в полной тьме и слышу обращенный ко мне голос: «Родная мать хочет убить своего ребенка». Слова и голос наполнили меня ужасом. Я проснулась, полная страха.
Солнце ярко заливало комнату, за окном громко чирикали воробьи. Я посмотрела на часы — было восемь.
Свекровь, с которой мы спали в одной комнате, проснулась тоже.
«Какой страшный сон мне сейчас приснился», — сказала я ей и начала рассказывать. Свекровь взволнованно села на своей кровати и пытливо посмотрела на меня: «Тебе сейчас приснилось?» «Да»,— ответила я. Она закрыла руками лицо и заплакала.
«Что с Вами, мама?». Она вытерла глаза и грустно сказала: «Зная твои убеждения, мы хотели скрыть, что сегодня в девять часов Нелли (моя золовка) должна идти в больницу на аборт, но после сна, который тебе приснился, я уже не могу из этого делать тайны». Я ужаснулась: «Мама, почему Вы не остановили Нелли?». — «Что делать? У них с Аркадием уже трое детей. Он один не может прокормить такую семью, и Нелли тоже должна работать. А если будет малыш, то ей придется сидеть дома». «Когда Господь посылает ребенка, Он дает родителям силы вырастить его. Ничего не бывает без воли Божией. Я поеду к Нелли и попытаюсь отговорить ее».
Свекровь покачала головой. «Ты не успеешь, Нелли вот-вот уйдет в больницу».
Но я уже ничего не слушала. Не одеваясь, я как была в ночной сорочке, набросила на себя пальто, сунула босые ноги в туфли и, на ходу надевая шляпу, выбежала на улицу. Ехать было далеко. Я пересаживалась с трамвая на автобус, с автобуса на другой трамвай, стараясь сократить путь, а стрелка часов между тем уже перешла за девять.
«Царица Небесная, помоги! — молилась я, — Святитель Николай, задержи Нелли!».
С Нелли мы столкнулись на пороге ее дома. Лицо у нее было осунувшееся, мрачное, в руках она держала маленький чемодан. Я обхватила ее за плечи: «Дорогая, я все знаю! Мне сейчас приснился о тебе страшный сон: чей-то голос сказал, что родная мать хочет убить свое дитя. Не ходи в больницу!»
Нелли стояла молча, потом схватила меня за руку и повернулась к дому: «И никуда не пойду, — с плачем сказала она. — Никуда! Пусть живет!»
Нелли родила мальчика.- Он вырос самым лучшим из всех ее детей и самым любимым.

Епархиальный вестник №7 (92)

_________________
Счастлив тот, кто умеет делать счастливыми других.

РАССКАЗ АКТРИСЫ

Как-то зимним вечером 1959 года я вместе с Марком зашла в ресторан. Помню, что мы заказали солянку, еще что-то, вино, и, не успела я приняться за еду, как почувствовала на себе чей-то взгляд. На меня, вернее на то, что я собиралась есть, голодными, горящими глазами смотрел сидевший за соседним столом мужчина. Он был седой, с измученным лицом, в сером старом костюме. Кроме тарелки с хлебом, перед ним ничего не было.
Весь вид этого человека до того меня поразил, что я, ничего не сказав Марку, повернулась в сторону незнакомца и приветливо сказала: «Что Вы сидите один? Присаживайтесь к нам!» Он минуту колебался, потом подошел и сел за наш столик.
Я быстро передвинула к нему свой прибор и сейчас же заказала подошедшей официантке порцию солянки для себя. «Я бы не советовала Вам возиться с этим гражданином», — шепнула мне девушка, но я дружески потрепала ее по руке и, не глядя на Марка, который был взбешен, занялась своим гостем.
А он, ни на кого не глядя, жадно ел, и руки у него тряслись. Когда голод был утолен, этот человек просто и искренно рассказал, что ему 50 лет, он – инженер-путеец по профессии и был женат на киноактрисе К. Она его разлюбила и, стремясь развязаться, сделала на него донос. В результате ему дали 25 лет концлагеря. В этом году, после 20 лет, пришла реабилитация, и вот он вернулся к себе домой в Ленинград. Но бывшая жена его не пустила и на порог. Друзья и знакомые — одни за эти годы умерли, другие уехали, третьи испугались бывшего концлагерника и отказались помочь. Без денег, без теплой одежды, не имея ни крова, ни возможности устроиться на работу, к тому же сильно больной, он решил вернуться обратно в концлагерь. Там можно будет найти работу и угол... Один знакомый все-таки сжалился и дал ему денег на билет. И вот сегодня в два часа ночи он уезжает обратно.
Все эти дни он очень голодал, но сегодня набрался решимости и зашел в ресторан, т. к. ему сказали, что хлеб здесь бесплатен.
Во время рассказа лицо у человека дергалось, подергивалось и все тело. Я посмотрела на его истрепанный пиджак и спросила: «А пальто-то у Вас есть?»
— Нет, на мне все, что я имею.
Дома у меня стоял чемодан с вещами покойного мужа, и я быстро решила, что буду делать: уплатив за обед (это всегда делала я, так как у Марка никогда не было денег), я взяла своего нового знакомого под руку и пригласила к себе домой. Там я вытащила чемодан и вынула из него теплое белье мужа, его костюм, вязанную шведскую куртку и осеннее пальто.
Когда гость переоделся, с ним сделался нервный припадок: он упал в моей маленькой комнате на пол, бился о него, рыдал и выкрикивал бессвязные слова. Марк в ужасе убежал, а я принялась успокаивать несчастного, как ребенка. Постепенно он пришел в себя, но еще долго всхлипывал и не сводя глаз все смотрел на меня. Время подходило к часу ночи. Я вызвала такси, и мы уехали с ним на вокзал. Там я усадила его в вагон, сунула денег и стояла у окна, пока не тронулся поезд.
Через месяц я получила от него письмо. Он писал, что в дороге ему стало совсем плохо, и потому его сняли с поезда и поместили в больницу. В больнице ему хорошо.
А меня он никогда не забудет. Если жена осудила его на смерть, то я принесла воскресение. Он не забудет моих глаз, они всегда будут с ним. В тяжелые дни болезни он думает обо мне, о том, что я увидела в нем человека, друга и брата. Все самое светлое, самое прекрасное, что есть в душе его, он шлет мне... Когда станет лучше, он напишет...
Но больше писем не было.

Епархиальный вестник №11

_________________
Счастлив тот, кто умеет делать счастливыми других.

КРЕСТНЫЙ

Моего большого приятеля звали Юрий Исаакович. Как-то я спросил его: «Юра, почему у твоего отца такое редкое среди русских имя?»
«Ну, тут целая история, – ответил он, – Родители моего отца были богатые помещики. Жили хорошо, в большой любви друг к другу, но было у них тяжкое горе: все дети, какие рождались, умирали в младенчестве, не дожив до года. Чего только дед с бабушкой не предпринимали, к кому не обращались — ничего не помогало: умирали дети, да и все. Извелись оба с горя, а к тому же и перед людьми позор.
Вот забеременела моя бабушка пятым ребенком, а деду и говорят: существует в народе поверье, что, если сейчас же по рождении младенца отец выйдет на дорогу и позовет в кумовья первого встречного и даст его имя новорожденному, дитя выживет.
Деду так хотелось ребенка, что он на все был согласен.
Наступило бабушке время родить, и разрешилась она 11 декабря в два часа ночи мальчиком. Слабенький такой народился, едва дышит. Дед послал скорей за священником, велел в зале все для крестин готовить, а сам оделся и пошел крестного искать. Идет по дороге и думает: «Ну где я в деревне в два часа ночи встречу на улице живого человека, спят ведь все». Но все-таки идет, и вдруг видит, что ему навстречу тоже идет кто-то. Обрадовался дед, спешит, подходит и видит, что это дурачок Исаак. Посмотрел на него дед, и в душе все захолодело: «Ну и крестный!» А ничего не поделаешь: первый встречный. Говорит он дурачку: «Исаак, пойдем ко мне сына крестить». А тот так охотно: «Пойдем, барин, кумовьями будем». Пришли. Дед думал, что дворня от смеха прыснет, когда увидит, какого он кума привел, но ничего подобного — вся прислуга, толпившаяся в прихожей в ожидании барина, почтительно приветствовала дурачка.
Дед с опаской посмотрел на грязное лицо! и руки Исаака, на его лохмотья и босые ноги. «Максимыч,— сказал он дворецкому,— вымойте его, да во все мое переоденьте, и башмаки дайте, босой ведь».
Не прошло и часа, как чисто вымытый Исаак, одетый в дедов костюм, но босой (не захотел обуваться) стоял у купели, бережно держа новорожденного. Назвали мальчика в честь его крестного Исааком, и он не только выжил, но и прожил до 76 лет.
На этом рассказ о маленьком Исааке не кончается.
Прошло много, много лет. Он женился, и было у него два сына. Оба хорошие, красивые мальчики — Вадим и Юрий. Юре было 12 лет, когда он заболел крупозным воспалением легких. Лечили его лучшие врачи, толку — никакого. Юра умирал.
Старый батюшка, которого пригласили причастить умирающего, сказал Исааку Николаевичу: «Я бы на Вашем месте послал телеграмму отцу Иоанну Кронштадтскому и попросил помолиться о выздоровлении Юрочки. Отец Иоанн — это такой светильник, который сияет на весь мир. Пошлите!»
«Что Вы говорите, батюшка? Отец Иоанн в Петербурге, а мы с Вами — в Иркутске. И на этаком расстоянии он будет молиться о Юре! Бросьте сказки!»
«Как хотите,— сдержанно ответил священник, — но я бы послал».
Оставшись один, Исаак Николаевич долго ходил по своему кабинету, потом надел шляпу и уехал на телеграф.
Через несколько часов Юре стало лучше, а через два дня он был здоров».

_________________
Счастлив тот, кто умеет делать счастливыми других.

Спасибо!Прочитала с большим интересом!

Письмо из Небесной канцелярии

«Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам»
(Мф. 7, 7).

Стол с нехитрой закуской, горящая свеча посередине. Пятеро за поминальной трапезой девятого дня. После первых традиционных тостов кто-то из сидящих просит рассказать подробнее о жизни человека, уже перешедшего в вечность. И вот что мы слышим…
- Моя мама осиротела, когда ей было два с половиной года. Дед мой, ее отец, хотел в приступе ярости порубить все иконы. Мама рассказывала, что у нас были большие старинные иконы в серебряных окладах. Несколько из них маме удалось спасти.



Она, трехлетняя кроха, стала перетаскивать их на берег реки и опускать в воду. Потом стояла и смотрела, как их медленно уносило течение. Вскоре дед мой привел сожительницу. Мачеха стала требовать: «Убери детей. Девай их куда хочешь». И вот как-то ночью маму разбудила кошка, дико мяукнув и оцарапав ей руку. Проснувшись, она закричала брату: «Колька, бежим, папка нас зарубить хочет». Дед мой от неожиданности выронил топор, который был уже занесен над ними спящими. Дети убежали. Вот почему мама так кошек любила. За спасение жизни.
Спустя какое-то время дед зарубил топором сожительницу за измену и сам пошел и сдался властям. Его осудили на двенадцать лет и выслали. Мама с братом остались совсем одни.
Мне сейчас даже страшно представить, как она, четырехлетний ребенок, ходила босиком по снегу и собирала милостыню в Георгети. Видно, это тоже было нужно. Несмотря на суровое детство и юность, мама была редкий жизнелюб, никогда сама не унывала и нам этого не позволяла, говорила: «Ничего, Господь не оставит».
Потом маму взяла на воспитание одна раба Божья, хотя и сама бедствовала. Затем маму удочерила одна грузинская семья. Я до сих пор поминаю этих людей как дедушку и бабушку. Их, конечно, давно нет. Они дали ей свою фамилию. Отправили учиться в техникум.

Вскоре пришел с фронта брат отца и забрал ее в Тбилиси, в ФЗУ при Трикотажке. С теткой, дядиной женой, отношения не сложились, и ей пришлось перейти в общежитие.
Господь, как и каждого сироту, ее незримо вел и оберегал. Как-то в минуту отчаяния, в девятнадцать лет, она взмолилась: «Господи, если Ты есть, дай мне счастье!»
И в ту же ночь Он пришел к ней во сне и сказал: «Исправь свои грехи, тогда получишь счастье».
Проснувшись, первое, что она сделала, бросила в печку карты (до того она прекрасно гадала). И пошла в церковь. Стала молиться, исповедоваться.
Есть в Александро-Невской церкви большая старинная икона Божией Матери «Смоленская». Мама молилась перед ней, чтобы Пресвятая Богородица устроила ее жизнь. Вскоре она познакомилась с моим отцом. Потом поженились. Папа, только демобилизовавшись, устроился на Трикотажку учеником мастера, туда, где мама уже работала прядильщицей. Она проработала на комбинате сорок лет. Кто знает эту профессию, поймет, что это за цифра. Это были послевоенные годы. Всем было трудно, а моим родителям тем более, ведь им пришлось все начинать с нуля. Поначалу кушали на подоконнике, спали на полу. Тут возникла новая проблема. У них три года не было детей. Перед той же иконой мама вымаливала ребенка. И как-то увидела сон, будто стучится к нам в общежитскую квартиру (там было четыре комнаты, в каждой жило по семье) старец в белом подряснике и зовет маму:
«Вам письмо из Небесной канцелярии!» - и подает ей лист бумаги.
- Но я ничего не понимаю, - отвечает мама.
- Вам его прочтут на втором этаже, - отвечает старец и исчезает.


А мама видит, как с неба опускается звезда - и прямо к ней в руки.
Проснувшись, мама задумалась и вспомнила, что на втором этаже нашего общежития жила монахиня с дочерью, и пошла к ним за разъяснением. Монахиня выслушала все это и сказала: «Это значит, что молитва твоя услышана и скоро у тебя будет ребенок. Скорее всего, девочка».
И правда, вскоре родилась я, грешная, - улыбается рассказчица. - Кто был этот старец, мама узнала потом, когда меня Господь призвал к вере и мы всей семьей воцерковились, стали держать посты, исповедоваться и причащаться. Как-то на иконе она узнала этого старца. Это был Преподобный Серафим Саровский. Жили мы очень скудно. Даже хлеба не было вдоволь. Из своего детства я помню макароны и яблоки, которыми мы в основном питались. Но мама никогда не жаловалась. Как-то раз стучится к нам в общую дверь священник. Вышли все четыре хозяйки, у всех интерес: «К кому пришли?» А он смотрит на маму и говорит: «Я к вам».
Мама, конечно, пригласила его войти. Он говорит: «Дай мне кусочек хлеба и стакан воды». Мама достала двести граммов хлеба - однодневную норму, больше не было. Священник стал молиться, потом сказал: «Хлеб у тебя всегда будет». И поспешил уйти. Когда она выбежала следом, чтобы поблагодарить его, спросить, почему он зашел именно к нам, нашего гостя уже нигде не было. Обегала четыре этажа, спрашивала у всех, но, выяснилось, что его никто не видел. Рассказывая этот случай, мама всегда плакала: «Кто это был? Почему исчез? Может, это Господь посетил меня?» Вскоре после этого события папиных друзей-летчиков перевели в Вазиани, и они стали часто бывать у нас. Настелят шинели на пол и ночуют. Часто отдавали нам свои военные пайки. Как-то постепенно жизнь наладилась. Когда мне исполнилось двенадцать лет, мои родители обвенчались. Все эти годы они по копейкам собирали деньги на кольца. Оба очень хотели принять это Таинство. Мама была на редкость любвеобильным и мудрым человеком. За всю жизнь я не помню, чтобы она о ком-то отозвалась плохо. Я, наверное, никогда не дойду до ее уровня любви к людям и ко всему живому. Даже будучи парализованной, вы все видели, как она радовалась всем вам и как безропотно несла крест болезни. Ей было открыто, что болезнь ее - за грехи отца.
Царство ей Небесное, вечный покой.
Пусть мамочка, если имеет дерзновение перед Господом, помолится о всех нас, чтобы и у нас была бы та же любовь к людям и безропотность к несению своего креста.
- Аминь! - сказали и перекрестились сидевшие за столом.
Рассказано 14 мая 1998 г.

_________________
Счастлив тот, кто умеет делать счастливыми других.

«Не на свадьбу прошу…»

«Кто примет одно из таких детей во имя Мое, тот принимает Меня»
(Мк. 9, 37).
- Ну, как съездили? - спрашиваю я свою знакомую после поездки в Россию.
- Да, слава Богу. Так все получилось, что я и не ожидала. Я, как получила телеграмму, что моя невестка погибла, брат в тюрьме, а их четверо детей сами себе предоставлены, так вообще себя не помнила. Пожар в голове. Как такое могло случиться? Поговорила я с мужем: что, мол, делать? Ты же знаешь, у него и характер сложный, и здоровье не то уже (на один глаз слепой), да плюс ко всему возраст - 68 лет, не мальчик. Оба мы инвалиды. Он говорит: «Надо забирать детей». Одолжили мы сто долларов и поехали. Сперва на автобусе, потом на поезде, потом опять пересадка. Это не шутка - ехать из Тбилиси в российскую глушь через десять границ (кто их только понаставил?!). Причем едем и не знаем, на какие деньги будем оттуда возвращаться. Приехали. Брат в КПЗ, в райцентре. Невестку уже похоронили. Убили в драке алкаши. Ей всего двадцать девять лет было. Царство Небесное, вечный покой… Дети запуганные, травмированные, старшему десять, остальным девчонкам восемь, шесть и три года. Надо срочно ехать. Выяснила я, что брат мой, перед тем как всему этому случиться, заработал на ферме два миллиона русскими деньгами (старыми). Пошла в кассу. Ответ известный: «Денег нет. Весь Ивановский район уже полгода не получал ни зарплат, ни пенсий». Я им говорю:
- А для меня деньги найдите. Я с вами не через дорогу живу. Вон откуда приехала! Мне сирот надо вывозить. Я у вас не на свадьбу прошу!
И чего я им такое сравнение привела - сама не знаю. Видимо, Бог меня надоумил. Только смотрю, кассиры зашушукались и говорят мне потихоньку: «Приходите завтра, выдадим».
Пришла я на другой день, деньги получила и пошла детей собирать в дорогу. Уезжаем, слышим, в сельсовете гвалт. В деревне все-таки узнали, что мне деньги выдали. Приехал главбух и ругает кассиров: зачем два миллиона отдали? Оказывается, дочка у нее скоро замуж выходит, вот она и спрятала эту сумму дочке на свадьбу. А я, когда случайно про свадьбу сказала, кассиры решили, что я все знаю, перетрусили и потому дали. Я хоть в религии особо не разбираюсь, только слышала, что сиротам Бог помогает. Теперь думаю, это правда… Год назад, ты знаешь, я умирала и выжила. Все говорили - чудо. А теперь понятно, почему. Ради них вот - она кивнула на девочек - мне была жизнь продлена. Я всю жизнь мечтала иметь ребенка, и не дано было, а сейчас вот в пятьдесят лет двоих получила (двух других родственники забрали). И еще, знаешь, не перестаю удивляться. Ехала сюда и думала, во что же я их одену. Так понабежали мои подруги, как узнали, что случилось, сумками нанесли тряпок - некуда складывать. И деньги у нас появились. Правда, работает мой муж как каторжный, без выходных. Главное, не бедствуем. А я этого очень боялась. Светка-трехлетка нас называет мама и папа…
Случилось в сентябре 1996 г.

_________________
Счастлив тот, кто умеет делать счастливыми других.

*Катя*,спасибо большое за расказы,если не секрет скажите откуда вы их берёте?

_________________
Спаси Вас Господи!

секрет.

_________________
Счастлив тот, кто умеет делать счастливыми других.

Приехал друг Серега из деревни. Довольный. Я еще 2-х детишек 2 летних усыновил из детского дома, сказал мне.
У него уже 1 ребенок свой один их детдома. Зарплата 3тыс руб и у жены 7 тыс.
При этом хорошая машина, добротный дом.
Личный детский клуб, турклуб (все бесплатное для деревенских мальчишек)...
Господь дает

_________________
И мир застыл. И дремлет лес.
Застыла темная река....

Катюша, спасибо Вам большущее за эти истории. Сердце оживляют.

Храни Вас Господь и Пресвятая Владычица наша небесная Богородица!

_________________
Господи Иисусе Христе, Сыне Божий!
Помилуй нас грешных.

«ГОСПОДЬ ПОДСКАЗАЛ: УБЕРИ СОЛДАТ...»

Икон у нас не было, но у каждого, как я уже сказал, под рубашкой крестик. И у каждого горячая молитва и слезы. И Господь нас спасал в самых страшных ситуациях. Дважды мне было предсказано, как бы прозвучало в груди: сейчас вот сюда прилетит снаряд, убери солдат, уходи.

Так было, когда в 1943 году нас перевели в Сестрорецк, в аккурат на Светлой седмице. Друг другу шепотом «Христос воскресе!» сказали – и начали копать окопы. И мне как бы голос слышится: «Убирай солдат, отбегайте в дом, сейчас сюда снаряд прилетит». Я кричу что есть силы, как сумасшедший, дергаю дядю Костю Вострикова (ему лет сорок, а нам по двадцать было).

– Что ты меня дергаешь? – кричит он.

– Быстро беги отсюда! – говорю. – Сейчас сюда снаряд прилетит...

И мы всем нарядом убежали в дом. Точно, минуты не прошло, как снаряд прилетел, и на том месте, где мы только что были, уже воронка... Потом солдатики приходили ко мне и со слезами благодарили. А благодарить надо не меня – а Господа славить за такие добрые дела. Ведь если бы не эти «подсказки» – и я, и мои друзья давно бы уже были в земле. Мы тогда поняли, что Господь за нас заступается.

Сколько раз так спасал Господь от верной гибели! Мы утопали в воде. Горели от бомбы. Два раза машина нас придавливала. Едешь – зима, темная ночь, надо переезжать с выключенными фарами через озеро. А тут снаряд летит! Перевернулись мы. Пушка набок, машина набок, все мы под машиной – не можем вылезти. Но ни один снаряд не разорвался.

А когда приехали в Восточную Пруссию, какая же тут страшная была бойня! Сплошной огонь. Летело все – ящики, люди! Вокруг рвутся бомбы. Я упал и вижу: самолет пикирует и бомба летит – прямо на меня. Я только успел перекреститься:

– Папа, мама! Простите меня! Господи, прости меня!

Знаю, что сейчас буду, как фарш. Не просто труп, а фарш!.. А бомба разорвалась впереди пушки. Я – живой. Мне только камнем по правой ноге как дало – думал: все, ноги больше нет. Глянул – нет, нога целая. А рядом лежит огромный камень.

Но все же среди всех этих бед жив остался. Только осколок до сих пор в позвоночнике

_________________
Счастлив тот, кто умеет делать счастливыми других.

Молитва по соглашению

«Истинно также говорю вам, что если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного» (Мф. 18, 19).
Неказистый дом в Нахаловке (старый район Тбилиси). Сад с вечно распахнутой калиткой. Поблизости кто-то выводит нетвердым голосом: «Банда из Ростова прибыла в Одессу совершать бандитские дела…» В тени на плитке жарятся бадриджаны.
- Ты знаешь, я залетела, - сообщает мне Лида, кладя новую партию на шипящую сковородку. - Придется аборт делать.
- А может, не надо? Родишь второго.
- Сергей психует, не хочет. «Зачем мне этот ребенок? - говорит. - Я еще молодой». Да и куда рожать. У него работа то есть, то нету. Ты же видишь - жить негде. Одна конура эта три на четыре метра. Этот братан его, прямо зла не хватает, опять вчера к нам с топором ломился. Я вся на нервах. Этого-то пацана не знаешь, как воспитать. Весь в отца. Двух лет еще нет, а уже матюгается. Да и мне после первого кесарева пока рожать нельзя.
- Да, но раз Бог посылает ребенка, будет и возможность, и место, где его вырастить. Все управится.
- Что управится? Проблема на проблеме. Как будто я хочу. Просто выхода нет. Пойду завтра договариваться. И не говори мне про Бога ничего. Без тебя знаю, что грех.
- Может, именно этого ребенка вам потом будет не хватать.
- Ох, перестань, пожалуйста. Нервы-то не железные. Мой-то как начнет психовать, когда напьется, так тут все летает. Слышишь, вон папаша его концерт очередной выдает. Иди имей дело с алкашами. У них это в крови. Объяснишь им, как же, что грех, а что нет.
Мы разошлись, оставив проблему самой себе.
Редкое счастье в наше время - знать духовно грамотного человека, у которого можно получить ответ на вопрос или объяснение трудной ситуации. И вот иду я к моей сестре во Христе именно с этой целью и рассказываю суть дела. Чем дальше она слушает, тем больше ее глаза переполняются сопереживанием.
- Господи! - крестится на образ Спасителя. - Останови Ты ее! Сохрани эту жизнь! - потом поворачивается ко мне. - Этого аборта ни в коем случае нельзя допустить. Ведь она себе потом этого никогда не простит, - голос ее звенит. - Скажи ей, что когда супруги уничтожают вот так своих детей, их брак духовно умирает. И дело кончается разводом. Расскажи ей мою историю. Про мои аборты и чем мне пришлось расплачиваться.
- А можно? Удобно ли это?
- Дело тут не в стеснении. Если это ее удержит от греха, то это и мои падения хоть как-то прикроет. Мне ведь это до конца жизни надо замаливать.
- Все это будет бесполезно. Она уже все решила. Да и срок после кесарева очень маленький - полтора года.
- Ну и что? Я знаю нескольких женщин, каждый год рожавших кесаревым - и все было благополучно. Знаешь, не теряй времени, обзванивай всех наших и давайте все вместе в девять утра читать молитву по соглашению, чтобы Господь отвел их от этого убийства. Ведь этот ребенок уже существует и все чувствует, просто его пока не видно. И на вот тебе деньги, подай завтра же на Литургию. Я верю, что Господь сотворит чудо. Тут нужна просто наша общая молитва.
Я спешу уйти. Проходит день, другой. Предупрежденные, их четверо-пятеро, читают молитву по соглашению о человеке, которого не знают, зная только о том, что просят все одновременно, каждый у себя дома.
Прошла неделя, и я снова во дворе с незапирающейся калиткой. В пристройке слышна чья-то разборка с непечатными выражениями. Выходит Лида. Смотрю, вся светится.
- Ну наконец-то, - обнимает меня. - Я тебе новость скажу, ты сейчас больше меня обрадуешься… Я оставляю!
- Вот это да! И как ты решилась?
- После твоего ухода я долго думала, говорила про себя: «Господи, сделай что-нибудь».
Потом пошли с Сергеем к врачу, уже и деньги достали. А там плакат во всю стену, как будто ребенок пишет: «Мама, не убивай меня». Я заплакала и мужу показываю: «Смотри, - говорю, - сил моих нет». Ну он, конечно, свое: «Да пошла ты…» А врач, который нас на операцию ждал, вдруг начал с моим-то разговаривать, объяснять, что, может, у нас вообще детей больше не будет, и уговорил оставить. Сергей как-то притих и согласился… Теперь говорит: «Девочку хочу».
После этого разговора прошло несколько месяцев, и была целая серия чудес. Изнемогавшую от постоянных пьянок-гулянок во дворе Лиду сестра пригласила рожать к себе, в Россию. Зимой, когда у маляров мертвый сезон, Сергей достал деньги на дорогу и отправил жену самолетом. Доехала она до Иванова нормально. Рассказывала потом, как совершенно незнакомые люди помогали в дороге. Роды прошли благополучно. И как-то утром, читая уже привычное «по соглашению», чувствую внутри: «Читать больше не надо. Она с детьми уже дома». Бегу узнать - и правда.
- Поздравь меня! - кричит мне Лида. - У меня девочка. А как ты узнала, что я приехала? Я же не звонила.

_________________
Счастлив тот, кто умеет делать счастливыми других.

УРОКИ ОТЦА ПИМЕНА

Незабываемой стала встреча с иеромонахом Пименом, который служил в г. Алейске Алтайского края после долгих лет ссылки на Колыму.

Услышал я о нем в декабре 1965 года от женщины, которую встретил в Барнауле, в доме у Клавдии Устюжаниной, к которой я приезжал узнать о случившемся с ней чуде исцеления. Женщина та была знакомой Клавдии, запросто пришла к ней и, перекрестившись, сразу поделилась радостью:

– Клавочка! У какого батюшки я побывала! Он мне два таких греха облегчил...

Спросил я у нее адрес этого священника, да прямо и поехал к о. Пимену в Алейск. Я сам тогда еще не был священником – пел в церковном хоре в селе Тогур.

На станции в справочной еще спросил, когда пойдет поезд на Барнаул. Оказалось, через три часа. Ну, думаю, слава Богу, времени хватит. Пришел к нему на квартиру. Выходит келейница батюшки, Мария Яковлевна, старушка-монашка.

– Батюшка, гость к нам приехал...

– Знаю, матушка, знаю, – отвечает он.

Смотрю – идет худенький священник, лет пятидесяти, бородка наполовину седая. Подходит ко мне, снимает пальто, берет меня под локоток:

– Пойдем. Будем водосвятный молебен служить. Сейчас мать приедет, у нее сын Анатолий как пришел из армии, так два месяца в больнице пролежал. Но не помогла ему больница ничем. Святой водички ему надо.

А сам готовит все для молебна: ставит на стол водосвятную чашу, кладет требник, кропило, свечи, надевает епитрахиль и крест – стоит, ждет. Ну, я думал, они уже договоренные с той женщиной, которую мы ждали. Наконец, она приходит.

– Батюшка! Можно вас попросить...

– Ну, давай, давай, мать, раздевайся, бидон давай сюда...

Вода уже налита, все приготовлено.

– Благословен Бог наш...– начал батюшка. Я помогал ему петь.

Сотворили водосвятный молебен. Отец Пимен сам попил святой водички, мне дал, пришедшей к нему женщине в бидон вылил воду.

– Батюшка! Когда еще приходить?

– Никогда! Сын твой духовно больной, но сейчас ему уже получше. Пусть по ложечке или по полстаканчика святой водички пьет натощак, молитвы читает – вот и поправится. Будет работать, хорошая работа у него будет, он у тебя молодец.

– Да, он хороший сынок... Батюшка, спаси Господи! – кланяется ему женщина...

Пошел отец Пимен в свою комнатку требник класть. Маленькая такая комнатка – спальная, он в ней и молился по ночам. Как келейка она у него была.

Я же – за той женщиной. Спрашиваю:

– Вы уже были сегодня у батюшки?

– Нет. Никогда прежде не была! В первый раз пришла.

Я сразу понял: правду говорили мне, что он прозорливец, иеромонах Пимен. Только скорей, скорей отхожу от той женщины. Думаю: сейчас батюшка меня увидит, неудобно будет, что я такой любопытный. Тут батюшка идет, сразу ко мне:

– Ну вот, теперь будешь знать...

Я покраснел до пяток. Как он узнал, что я полюбопытствовал у этой женщины?..

– Ну, ничего, пойдем...

В горницу зашли, где совершали молебен.

– Батюшка, обед готов, – говорит матушка Мария Яковлевна.

– Приглашайте гостя!

Помолились мы, сели за стол. Я хоть и не хотел есть (не так давно обедал), хлебнул супа – и так он мне понравился. Вкусный-превкусный! Начал есть быстро, по-солдатски, а сам думаю: «Какой вкусный суп!»

А батюшка мне и говорит на ухо:

– Да вот потому и вкусный, что матушка Мария Яковлевна готовит. Она – монашка, все монашеские правила вычитывает. И все с молитвою делает – зажигает огонек лампадки, от лампадки печку зажигает, печка-то своя, дровами топят. Вот она чистит картошечку – «Господи, благослови!» Все крестит. Крупы сыплет ли, капусту ли кладет, морковочку, свеклу, водичку льет – все крестит, все с мо-литвочкой. Она без молитвы не живет. Вот поэтому и вкусный суп.

Я только на него посмотрел и думаю: «Как он жил, что мои мысли знает?» Он мне сразу отвечает:

– А вот сейчас покушаем – я и расскажу, как я жил.

Ох ты, Господи! Опять я попался! Я тогда понял, что он вправду прозорливый. Видит меня насквозь. Мысли знает. Это какую духовную силу надо! Я тогда прошу мысленно: «Господи! Дай мне хорошие мысли» – а сам ложкой работаю. Он мне прямо тут же и говорит:

– Вот-вот! Проси Господа, чтобы Он даровал тебе хорошие мысли.

Боже мой! Я испугался. Мне неудобно уже смотреть на батюшку. Пододвигаю второе – гречневая каша была, – уписываю кашу и уже не смотрю, а только думаю: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного!» И слышу над ухом:

– Вот-вот, всегда Иисусову молитву читай. Монахи не разговаривают ни о чем – только Иисусову молитву читают. Так и ты. И враг уже не влезет в душу, потому что там Бог работает Духом Своим.

Боже мой! Я уже не могу. Чувствую – так покраснел, что даже нос у меня красный. Только торопливо читаю Иисусову молитву: «Господи, Иисусе Христе...» А каша – я не знаю, как она у меня пролетела. И чай тоже. Все скушал. А батюшка еще кушает. Я по-солдатски, а он по-граждански... Сижу, боюсь шелохнуться. Наконец, закончили трапезу, поблагодарили Господа. Я иконам поклонился, хозяевам:

– Спаси Господи, дай Бог здоровья!

– Ну, пойдем в горницу, – говорит мне батюшка, – будем беседовать.

И пошел впереди меня, а я за ним. Когда зашли, увидел я у него на стене часы. Только глянул на них и подумал: «Сколько времени у меня осталось до отхода поезда?» – как отец Пимен, не оглядываясь, говорит мне:

– Два часа до отхода. Мы успеем. Нам хватит времени поговорить.

Я остолбенел. Не могу двинуться с места. То хоть рядом сидел, а то затылком ко мне – и мысли мои узнал!

– Что ты не садишься? Садись!

А я не могу садиться. Мне стыдно – вот истинно говорю. Думаю: «Что я буду сидеть? Я такой грешник». А он:

– Ну, что ты испугался-то? Кого ты испугался? Я же тебе не враг. А что испугался – так это тебе полезно. Будешь чтить Бога.

Я сажусь и боюсь: вдруг мысли какие нехорошие могут быть, непрошено.

– Садись, ничего... Не бойся. Искушений не будет со мной.

И начал он рассказывать, как прожил свою жизнь.

_________________
Счастлив тот, кто умеет делать счастливыми других.

РАССКАЗ ОТЦА ПИМЕНА

«Ну, слушай. В миру звали меня Мишей. В детстве служил пономарем, службу отлично знал – читал, пел. Шло время. Я подрос, уже парнем стал. В армию меня не брали, потому что я слабый, комиссию не прошел. Мои друзья все поженились, у них уже дети, да по двое. А я еще один. У меня подруги не было. Мне и говорят:

– Миш, ну что ж ты? Вон Мария-то Панова – смотри, девица какая! Женись, хорошая у вас семья будет. Детки хорошие будут.

Я знал Марию прекрасно. Хорошая девушка. Проводил ее раз до дома, потом другой раз – только как друга проводил, не коснулся даже ее никак...

А потом вернулся в храм, зашел в алтарь – сто поклонов земных сделал, так что даже рубашка взмокла... Пришел домой, со скотиной убрался, поужинал и лег спать. Утром встаю – слабость какую-то ощущаю. День, неделя – не могу кушать, аппетит потерялся. Две недели, три недели проходит – ничего не могу есть. Водички попью – и все. А ничего не болит. Усталость какая-то – и все. Мама переживает: что с сыном?.. Пока еще крепость была, ходил, управлялся с делами. А потом уже и ходить не могу. Тогда мамка пригласила священника – поисповедовал он меня, причастил, месяц спустя пришел еще раз – пособоровал. На прощание батюшка сказал мамочке:

– На все Божья воля.

Э-э-э... Тогда мама поняла. Уж раз батюшка так сказал: на все Божья воля – значит, дело худо. Мать вернулась – бух на колени. Поклоны, слезы. Папка пришел, рядом встал и плачет:

– Господи, один сынок – Миша, да такой милый, да такой хороший.

Не может слез сдержать. Давай с матерью вместе молиться. А я лежу в лежку. До того истощал, что понял – мне уже не жениться. Какой я жених – сам себя не таскаю. И понял я, что нет мне благословения на женитьбу.

– Господи, оставь меня живым, – прошу, – маму жалко, как она плачет... [...]

После этого я помаленьку стал кушать и поправляться. Потом папе и говорю:

– Пап, запрягай лошадку, вези меня в церковь.

Папа меня под руку, мать под вторую – из саней вытаскивают, в церковь ведут. А люди смотрят, шепчутся:

– Миша приехал... Миша приехал! Слава Богу!

Рады люди. А Мария стоит, нос повесила – не знает, куда определить себя. И Мария осталась одна, и я один. Вот так. Вот такая судьба...

Потом, когда уже стал я снова служить, батюшка спросил меня:

– Ну что, Миша, жениться будешь, или как?

– Нет, какое там! Какой я жених...

Стал пономарем в Алейске. А потом рукоположили в дьякона, через два месяца – в священника. Стал иеромонахом Пименом. Два года прослужил – увидел во сне: нашу церковь ломать будут. И показано было, кто именно из нашего села будет храм ломать. И через два года пришло это время. Те самые люди, которых я во сне видел, которых хорошо знал, церковь – на замок, меня – за бороду (а борода-то еще была – три волосинки), в вагон – и на Колыму. Ну, как везли – известно. В телячьих вагонах. В чем захватили, в том и поехали. Ни подушечки, ни ложечки, ни хлебушка. Хлебушка не дали с собой даже!

Привезли нас на Колыму – а там уже тысячи людей работают. Много накопилось «врагов советской власти». Мы – пополнение «врагам». Заставили меня рыбу чистить. Там одни добывают рыбу, другие чистят, иные пилят лес, а эти бочки делают. Разговаривать запрещено было – как на работе, так и за столом. И часовой стоит ночью – чтобы не было никакого разговора. Заговорил – бунтовщик.

Кормили нас одними вареными рыбьими головками. Полный таз этих головок принесут, кружка или две кипятка, без заварки, без сахара (сахар и не спрашивай!) – вот и все пропитание. Все обовшивели, грязные-прегрязные, уставшие-преуставшие. Жили в казармах. На нары из бревен веток накидают – вот и постель. Одежды никакой не давали. В чем приехали – в том и работали, одежда наша – и постель нам, и подушка. Мыла когда дадут по кусочку, когда не дадут. Зато кипятка сколько хочешь. Ну ладно, мы хоть этими головками наедались. Рыбу же – солили и в бочках катили на пароход. Работали только заключенные, а конвоиры были гражданские. Вооруженные. И плетки у них были. Работали мы буквально до смерти. Кто не может – расстреливали и закапывали, как собак... И вот я насмелился – сказал как-то вслух:

– Вот нас пасут, как скотинушку, и кормят, как скотинушку.

А часовой хоть и у двери стоял (а я шестой был от края), увидел и услышал.

– Кто это говорит?!

Подошел. За руку меня поймал, руки – как клещи:

– А ну-ка, бунтовщик! Выходи!

Вытащил меня из-за скамейки. Вывел на улицу, шапку снял с меня. С крыши капель – снег и дождь. Поставил под капель. Каплет мне прямо в темечко. Я стою. Чувствую – голова совсем замерзает. А часовой мне кричит:

– Стой!

И еще раз – со злобой:

– Стой!!!

Хотел прикладом меня ударить – размахнулся. Думаю: то ли сейчас зубы вылетят, то ли глаза, то ли нос перебьет. Но не ударил, так как я стою смирно. Думаю: что будет – то и будь... Потом голова закружилась, закачался я, упал – не помню как.

Когда очнулся – уже лежал на кровати в больнице. Голова – как будто в огне горит, и кажется огромной, как бочка. Температура страшная. Аппетит исчез. Долгое время даже слова сказать не мог – такая адская боль была. И не знал, что со мной. Потом узнал, что у меня менингит – страшная болезнь. Ко мне подходили, спрашивали:

– Ты зачем сюда приехал?

– Не знаю...

– Откуда? А я только:

– Мама, мама! Папа, папа! Возьмите меня!

В это время на Колыму привезли пополнение, и конвоирам, когда они направлялись обратно, велели:

– Возьмите вон того мальчика, который все кричит: «мама, мама!». Увезите его, он еще молодой...

Короче, списали меня как совсем негодного к работе, как не жильца на этом свете. Отдали документы. Конвоиры доставили меня домой, в Алейск, в отцовский дом, – прямо по адресу. Перешагнули через порог – папочка дома был, мамочки не было. Как папочка увидал меня – так и упал на колени:

– Ой!!! Миша приехал!

Мамка пришла вскоре. Наплакались. А потом покормили, чем было, милиционеров. Они уехали. Оказались – добрые люди, эти милиционеры. Хорошо, говорят, что меня привезли. А я упал – не знаю, сколько и спал. А проснулся – голова болит, и болит, и болит. Стану молиться – мне легче. Сяду молиться – мне легче. Взялся читать Псалтирь. Читал, читал – и упал, не знаю, сколько я спал. Когда упал – меня не стали трогать. Так и стал читать до тех пор, пока не упаду и не засну. Очнусь – начинаю снова. Только молитва мне и помогала.

А потом соседка приносит газету:

– Батюшка, смотри-ка, приказ Сталина – надеть погоны, открыть церквя...

Это был 1943 год. Что-то изменилось в стране, если случилось такое. Прочитали, поплакали, порадовались, сели – чайку попили, молча посидели. Потом ушла соседка. Через 2 часа приезжает председатель Алейского исполкома, а с ним два дедули.

– Здравствуйте, батюшка. Вот газета вышла. Приказ Сталина – открыть церкви! Мы церковь уже освободили, зерно убрали, почистили, помыли все. Люди стоят – ждут. Приехали за вами. Как ваше здоровье? Вы сможете служить?

А я на них смотрю, молчу – не знаю, как отвечать. Какое мое здоровье? Только что сижу, только что едва хожу. Про здоровье говорить нечего. Сильно голова болит, менингит – это ужасная болезнь. Они меня второй, третий раз спрашивают:

– Батюшка, ну что вы не отвечаете? Сможете служить? Поедемте!

А я молчу – не знаю, как отвечать.

– Батюшка, вот смотрите, – снова начали они, – церкви открыли – а ведь ни одного священника нет, всех порасстреляли, только вы один остались.

Я подумал-подумал, поднимаю палец, на восток показываю и говорю:

– А туда, обратно, не увезете меня?

– Нет-нет, – говорят, – это уже все прошло! Сейчас приказ Сталина вышел.

– Ладно, давайте одежду! – сказал, наконец.

Одели меня, посадили на телегу, привезли к той самой церкви, из которой брали. Как я глянул – упал на колени, слезы потекли ручьем. Не мог своими ногами идти. Страшно вспоминать даже... На коленях полз я до алтаря и все плакал. Люди встали на колени – и тоже плакали...

У меня дома был подрясник, крест – надел все. Заполз кое-как в алтарь, старички со мною зашли. Престол был закрыт клеенками, простынями. Раскрыли – на престоле крестик маленький лежит и Евангелие. Слава Богу – хоть Евангелие сохранилось! Принесли свечи – зажгли. Пришел псаломщик.

– Давай, батюшка, возглас!

Поставили меня на ноги. А я не могу стоять – плачу. Слезы сдавили горло. Два старичка меня подняли – один справа, другой слева, держат под руки, помогли поднять руки. Я только сказал:

– Благословен Бог!.. – и упал. Не мог стоять на ногах. Залился слезами. Люди снова заплакали. Снова подняли меня.

– Батюшка, давай возглас!

Я тогда набрался силы, только сказал:

– Благословен Бог наш и ныне и присно и во веки веков!.. – и упал опять. Они тогда сами сказали:

– Аминь! – и пошла служба.

Просфоры постряпали – принесли, чашу принесли, кагор – все у людей нашлось. Трое суток я не выходил из церкви – трое суток молился. Не кушал, не пил, даже на улочку не ходил по естеству. Голова упадет – задремлю ненадолго, проснусь – и опять служба. Ночью и днем. Люди не хотели уходить из церкви – так наскучались по службе. Настолько были рады, настолько хотели молиться!.. Одни уходят – другие приходят:

– Батюшка, нам бы покреститься, исповедаться...

На четвертые сутки совсем без сил я вышел в церковный двор. Мне говорят:

– Батюшка, вам сторожку истопили, вычистили, вымыли. Пойдем туда!

Я упал и спал – не знаю, сколько... Две недели прошло, я думаю: «Надо бы домой за бельем съездить». Двое прихожан взялись проводить меня. Лошадку привели. Я только за ворота вышел, только перекрестился – у меня голова закружилась. Упал я – и не помню, как упал. И слышу, как в душе у меня слова звучат: «Молись! Пошли человека – белье принесут. Молись!»

И я очнулся. Боже! Бог повелевает молиться! Даже упал – и то молись. Вернули меня в сторожку. Потом белье принесли, вымылся я горячей водичкой. И – слава Богу! И стал молиться.

Вот с этого момента Господь даровал мне прозорливость. Вижу каждого человека – каков он. Мысли вижу людей. Будущее знаю каждого человека. Страшно говорить даже об этом. Никому до того не рассказывал. Тебе же, Валентин, говорю, как сыну: это не мое, это Господь даровал такую крепость силы...

Заранее открыто было мне, что Никита Сергеевич Хрущев закроет нашу церковь. Я сказал тем самым двум старичкам, которые привели меня в церковь в 1943 году:

– Завтра мы служим последнюю службу. После службы к нам придут церковь закрывать по приказу Хрущева.

Так все и случилось. Убрали мы все святыни, книги. Выходим из алтаря. Смотрим – стоят четыре человека. Два милиционера и двое из исполкома. У них уже замки свои, пломбы свои.

Я говорю моим старичкам:

– Идите со мной рядом. Сейчас к нам подойдут и назовут меня по имени-отчеству.

Двинулись эти люди к нам навстречу.

– Вот, Михаил... – называют меня по имени-отчеству, – по приказу Хрущева ваша церковь закрывается.

Я только сказал им:

– Не наша воля, а ваша воля. Пока...

Они свои два замка повесили – на обе двери, а также две пломбы.

Был у меня антиминс, и стал я совершать службу дома, по ночам, в спаленке, где помещалось человек пять. Стали помогать мне монахиня, матушка Мария Яковлевна, и несколько старушек. Все делалось втайне, на службу приходили только доверенные люди. Ну и у кого какая нужда – требы тоже исполнял помаленьку...

Приближалась Пасха, готовились совершать ночную службу. Но языки довели – милиция об этом узнала. Ну, и я, по милости Божией, знал, что в эту Пасху, в 5 часов утра, придут пять милиционеров, чтобы захватить нас – за то, что мы совершаем службу. Служили мы, завешивая окна одеялами, чтобы свет не просвечивался, – и на улице, и у соседей, и возле дома много глаз. Службу закончили пораньше: уже в 3 часа ночи все ушли. Открыли двери, освежили комнату, чтоб в воздухе не чувствовался запах ладана. Все прибрали – чтобы признака не было, что здесь проходила служба. Я стою, молюсь, канон читаю Пасхальный. В епитрахили, с крестом. Свечи горят, сени открыты, двери открыты, калитка открыта. В пятом часу в дверь стучатся. Матушка Мария Яковлевна приглашает:

– Заходите!

Заходят пятеро милиционеров. А я приготовил в прихожей шесть стульев: пять в ряд и один напротив. Они входят, как в фуражках пришли, так и стоят. Я знаю, что они благословения брать не будут. Подхожу – каждому ручку подаю:

– Ну, здравствуй, Иван Петрович, здравствуй, Григорий Васильевич!

Каждого называю по имени-отчеству. Один милиционер снимает фуражку и говорит:

– Я таких людей еще не видел. Не знает нас, а по имени-отчеству назвал...

А я им отвечаю:

– Садитесь, милые сынки, вы пришли меня поймать, да сами попались!

Они думают: как попались? Что это, засада какая-то? Оглядываются кругом – нет, никого нет, никакой помехи.

Тогда я и говорю им:

– Мы живем в мире, где царствует грех. А грехи такие бывают...

И начал. Рассказал одному все его грехи – «от» и «до».

Другому и третьему. Они:

– Батюшка! Так это вы про меня говорите!

И другой. И третий так же. А я то же – и четвертому, и пятому. Тогда они обомлели.

– Батюшка! Учи нас! Мы ничего не понимаем. Только не говори никому про это!

– Вы сами не скажите, – отвечаю. – Я-то не скажу. А то вы придете домой – своим супругам: то-то-то.

– Нет, нет! Не скажем никому.

– А у тебя вот супруга некрещеная, – говорю, – у тебя мать некрещеная... А ты сам некрещеный...

А они опять просят:

– Батюшка, учи нас! Покрести нас. Прощаясь, сказали:

– Батюшка, что надо – говори! Во всем поможем.

И так они стали помогать – с большой любовью помогали. В ночное время огород копали. Посадили ночью, чтобы никто не видел, а сами нарядились так, чтобы их не узнали. Дров привезли. Колодец вычистили. Оградку отремонтировали. Картошку окучили и всю выкопали – спаси их, Господи. Не давали мне ничего делать:

– Батюшка, учи нас, учи!

Все покрестились. Всех их повенчал тут, в домике. Такие стали друзья с ними!..»

Вот как бывает в жизни. Вот видите, что значит правда Божия. В душу благодать входит, потому что она нужна, потому что она истина, любовь – это не поддельная, не искусственная любовь, а истинная любовь, правда Небесная. Она входит в душу – и человек начинает понимать ее и становится из врага великим другом.

Чтобы понять это, всем нам нужен был такой молитвенник, как отец Пимен. Он ведь девственник был, женского пола ни разу не коснулся. Условия его жизни были только скорбные. Он сам был худеньким, слабеньким, даже больным, а духом – такая сила! Вот и судите – зло или благо болезнь, если телесный недуг помогал держать душу в чистоте...

_________________
Счастлив тот, кто умеет делать счастливыми других.

Спасибо, Катюша.

_________________
Господи Иисусе Христе, Сыне Божий!
Помилуй нас грешных.

[Спаси Господи, Катерина! В интернете с пользой для души время провела. С праздником! Святой отче наш, Серафиме, моли Бога о нас+

_________________
"Аз с вами есмь,-сказал Господь.- во вся дни до скончания века".

Ты будешь жить»
…Прошло несколько лет, но и сейчас я просыпаюсь от слов, сказанных мне хирургом в ординаторской, куда меня пригласили для беседы: «Вашу дочь спасет только чудо»; он тогда красноречиво возвел глаза вверх, откуда, по его мнению, можно было получить исцеление.
Я молилась за дочь до операции в коридоре, спрятавшись за огромными кадками с цветами, чтобы меня никто не видел.
Это можно было сделать не так часто, как хотелось. И сосредоточиться во время молитвы было трудно, потому что мимо ходят люди и обрывки разговоров, смех отвлекают, мешают настроиться. Несмотря на это, я продолжала молиться, надеясь на благополучный исход операции. А затем – операция, страшный диагноз: рак головного мозга и - как приговор – «жить не более одного года».
Тогда я поняла, что «земля уходит из-под ног» - это не образное выражение, придуманное, чтобы украсить нашу речь, а реальная вещь, которая может произойти с любым человеком, испытавшим шок от тяжелого известия.
После операции у дочери была парализована правая сторона, долго не свертывалась кровь на швах, глаза «разъехались» в разные стороны, речь стала невнятной. Каждый день мог стать для нас последним. Дочь не отпускала меня от себя ни на шаг, говорила, что пока я держу ее за руку, смерть не приближается. Поэтому приходилось молиться здесь, в узком проходе между койками. Я молилась, не замечая, что в шестиместной палате лежит двенадцать человек; не замечая посетителей, которые приходили к больным, медсестер, выполняющих свои нехитрые обязанности.
Я молилась.
Я заново училась любить.
Мы вместе обретали истинную любовь.
Через два дня после операции дочь увезли, чтобы взять из спинного мозга жидкость на анализ.
Не знаю, что произошло там, но дочка описала это так: «Я вышла из тела и разговаривала с Богом, просила Его, чтобы Он оставил меня жить, и услышала спокойный, полный любви голос: «Ты будешь жить».
Мы обрели надежду.
А однажды мне приснился сон: в числе прочих людей стою около маленького деревянного домика, усыпанного цветами, а перед домиком стоит бабушка в темном платочке, повязанном по-деревенски; все молятся. Я подхожу ближе и молча смотрю на нее. И вдруг она поворачивает свое лицо ко мне и говорит: «Богородице молиться надо, Богородице» (а я в то время читала акафист великомученику целителю Пантелеимону).
После этого сна прошло несколько дней, и мне привозят акафист иконе Божией Матери «Всецарица» и саму икону. Моей радости не было предела.
Мы обрели веру.



После исповеди, Причастия у дочери спала температура, державшаяся почти две недели. Мы заново начали учиться сидеть, кушать, четко говорить… все это тяжелое время помогал мне муж Георгий (ныне покойный) – он своим спокойствием, своей любовью не дал нам упасть духом, поддерживал, укреплял в нас веру.
Никогда не забуду первый наш выезд на инвалидном кресле в «цветущий коридор» (его так назвала дочка, потому что там было много цветущих растений). Муж вез коляску, я придерживала неустойчивую голову дочери. И пусть мы не проехали и половины пути, но радость была общая – еще один шаг к выздоровлению, еще одна победа над смертью.
А о смерти приходилось слышать часто - наверное, любой матери было бы тяжело слышать от родной кровиночки слова прощания, слова о смерти, и я не исключение. Приходилось, сжав волю в кулак, чтобы не разрыдаться, начинать играть спектакль - это было нередко. Я шла к холодильнику, где у меня были припрятаны самые любимые ее «вкусняшки»: апельсины, йогурт, виноград, груши… и демонстративно начинала есть. Дочка сразу просила попробовать «хоть один кусочек». Но я неумолимым и строгим голосом ей объявляла: «Раз ты собралась умирать, то сладости не получишь, не буду на тебя переводить продукты. Покойникам хорошая еда не нужна». Тогда дочь, немного подумав, отказывается умирать, обещает, что будет долго жить.
Бороться за жизнь нам помогала икона Божией Матери «Казанская». Еще до операции мы решили купить настенный календарь и в нем зачеркивать дни, оставшиеся до выписки домой.
С наказом дочери купить календарь со зверушками я отправилась в киоск. Просматривая большую кипу календарей, обнаружила один-единственный календарь с Казанской иконой Божией Матери. Для меня это было как благословение, как подарок от Царицы Небесной. С большой радостью мы прикрепили его на стену рядом с кроватью, чтобы можно было любоваться на Пречистый Лик и просить об исцелении.
После операции видеть изображение Царицы Небесной дочь не могла и только водила рукой по календарю, с трудом выговаривая слова: «Пре-свя-тая Бо-го-ро-ди-це, спа-си ме-ня», - надеялась таким образом ощутить, что Она рядом, Она поможет, Она защитит.
И действительно, Божия Матерь явила нам милость Свою, помогла, исцелила, дала надежду, помогла обрести веру, научила любить.
С той поры прошло три года.
Из красного угла в обрамлении зеленых веточек на нас смотрит с ласковой улыбкой Та, Которая Сама, испив горькую чашу страданий, помогает всем матерям земли не упасть духом, помогает исцелить сердца и души наших детей.
Напоследок хочу попросить вас, дорогие читатели: если вы увидите на улицах своего города человека с нетвердой походкой, не спешите осуждающе качать головой и со смешком прикрывать рот ладошкой – «пьяный (пьяная)», - может быть, это человек, который смог выжить даже тогда, когда в это никто не верил…

Дарья Смоленцева,
п. Медведево, Марий Эл
26.05.2006

_________________
Счастлив тот, кто умеет делать счастливыми других.

Слово участия

Ученик-разгильдяй опаздывал. Его любящая бабушка села развлекать меня беседой.
Сперва говорили о тяжести современной жизни, о всеобщем безденежье. Потом перешли на нестабильность браков.
- Вот что произошло у меня на работе 25 лет назад, - вспоминала бабушка моего ученика. - Я тогда работала бухгалтером в одном учреждении. Работала под моим началом одна женщина, вела свободный образ жизни. То с одним, то с другим по ресторанам ходила. Но денег не брала, так как считала, что все это у нее происходит по любви. Было ей лет сорок. Несмотря на возраст, никак не могла успокоиться... Каким-то образом сошлась с парнем на пятнадцать лет младше себя и забеременела.
Как-то во время работы осталась я с ней один на один в комнате, она вдруг у меня спрашивает:
- Хочется мне знать твое мнение. Как ты скажешь, так и поступлю, - и рассказала подробно о своих колебаниях, оставлять ребенка или нет.
- Конечно, - отвечаю, - оставь. Раз тебя Бог хочет сделать матерью, надо ею стать.
- Но мой возраст! - возражает она мне. - И я никогда не рожала.
- Ну и что, - говорю, - это не проблема. Ты еще и внуков успеешь вырастить.
Она задумалась и согласилась. Первым делом объявила своим подружкам, которые у нее по вечерам собирались, что с этого дня все эти их сборища с сигаретами и выпивкой прекращаются. Я, говорит, должна родить здорового ребенка, и не тот у меня возраст, чтобы рисковать. Подруги сперва надулись на нее, но она на это внимания не обращала и быстро их от себя отвадила. Потом расписалась с тем парнем, чтобы у ребенка был официальный отец. И вообще очень изменилась в лучшую сторону.
Родилась прекрасная здоровая девочка. Все мы очень обрадовались. Все, кроме ее свекрови. Свекровь решила, что она этого ребенка родила специально, чтобы покрепче ее сына к себе привязать, и задумала отравить ребенка. Пришла в роддом и передала ей мазь (с ядом), чтобы смазывать грудь перед кормлением. Ребенок, если возьмет такой сосок в рот, тут же умрет. Стоит свекровь в вестибюле и ждет результатов действия мази.



Хотела уже моя сотрудница употребить полученную передачу, как ее что-то остановило. Запах не понравился. Позвала она тут же санитарку и говорит: «Отнесите в лабораторию». Там выяснили, что мазь содержала сильнодействующий яд.
Когда все вскрылось, не стала она мстить своей свекрови и заявлять в милицию, только сказала:
- Раз ты моего ребенка из-за своего сына чуть не убила, тогда забирай его, он мне не нужен. Главное, моя девочка законная и ее потом никто не оскорбит.
Вышла она из роддома и подала на развод. Муж ее, хоть и плакал, просил помириться, но она настояла на своем. Главное, говорит, у меня есть дочь.
Вырастила она одна эту девочку, выдала ее замуж. Недавно встретила я ее на улице с внуком, и она мне говорит:
- Права ты тогда была - удалось мне и дочь, и внука вырастить.
- Да, вот как в жизни бывает, - вздохнула бабушка, вновь устремляясь к окну - выглядывать своего ненаглядного отпрыска. Во дворе по-прежнему было тихо. Значит, все мальчишки лазили вне пределов видимости. Я, воспользовавшись паузой, попрощалась, унося с собой еще одно доказательство милости Божьей каждому своему созданию.

_________________
Счастлив тот, кто умеет делать счастливыми других.

У кого не бывает депрессии

«Если хочешь избавиться от печали, не привязывайся ни к чему и ни к кому. Печаль исходит от привязанности к видимым вещам».
Преподобный Никон Оптинский

Как это бывает после долгой разлуки, мы встретились и забросали друг друга вопросами: тот как, эта как. Добрались, наконец, и до одной нашей общей знакомой.
- А у нее какие новости? - спрашиваю.
- Она вторично вышла замуж очень удачно, за «нового русского». Купили четырехкомнатную квартиру в Москве. Сделали евроремонт. Родился ребенок. За ребенком ухаживает няня, учит его французскому. Приходит еще и домработница.
- Значит, живи и радуйся.
- Совсем наоборот. У нее недавно была жуткая депрессия. Настолько, что смогла выйти из этого состояния только с помощью довольно дорогого невропатолога, который назначил ей курс лечения...
Потом разговор перекинулся на другую тему.
Когда я попыталась проанализировать эту нелогичность - депрессию у человека, у которого все есть для счастья, - мелькнул в памяти пятилетней давности эпизод...
Зашла я как-то в гости к рабе Божьей Н. Это определение к ней подходит как нельзя лучше. Одинокая интеллигентная женщина в возрасте, измученная многочисленными болезнями, все свое время посвящающая церкви.
Н. знакомит меня со своим гостем. Гость, тем более мужчина, у нее большая редкость. Н. ведет очень уединенный образ жизни: дом - церковь.
Сидящий в кресле худой, невысокий человек пытается приподняться мне навстречу, хватаясь за два костыля, стоящих рядом.
В разговоре выясняется, что ему 45 лет, инвалид с детства, живет во Мцхета, преподает эстетику в школе.
- Представляешь! - радостно объясняет мне хозяйка. - Нодарик как узнал по телефону, что у меня стекло ветром разбило, достал новое, привез на своем «запорожце» из Мцхета сюда, на край города, и поднял его ко мне домой по лестнице. Вон все руки изрезал; и костыли, и стекло одновременно держал.
Нодар смеется и отмахивается от дифирамбов - все, дескать, ерунда. Он с удовольствием рассказывает о своей работе, учениках, вспоминает, как в детстве свалился с дерева и стал инвалидом - отсохли ноги. Говорил, как ухитряется жить на смехотворную зарплату и инвалидную пенсию.
- Я всегда по жизни шел легко, - говорит Нодар. - Стараюсь многое делать сам. Почти всегда у меня хорошее настроение. Профессия у меня подходящая: эстетика - наука о прекрасном. Пытаюсь научить моих ребят видеть красоту жизни во всех ее проявлениях. Они все хорошие, но немного трудные. Всегда чем-то недовольны. Я с ними о Боге говорю, хотя я и не такой верующий, как ты, дорогая, - кивает он хозяйке. - И в церковь я редко хожу... Но я люблю Бога и молюсь Ему по-своему, как умею.
Тут Н. стала ему с энтузиазмом объяснять, как надо правильно молиться и что говорят по этому поводу святые отцы. Нодар слушал ее рассеянно и то и дело кивал
- Да, да... конечно, ты права. Все это так… - потом встрепенулся. - Знаешь, а ведь Господь слышит меня. И мне очень хорошо от этого. Радостно...
Н. стала предлагать ему духовную литературу. Нодар, не проявляя особого интереса, что-то взял из вежливости.
Нужны ли были ему эти книги на самом деле? У него было в избытке то, чего не нашлось у многих ее знакомых, спокойно слушавших долгое время о выбитом стекле в доме у одинокой пожилой женщины, хотя жили они рядом и имели здоровые ноги.
Потом мы вышли на балкон. Розовый от заката и умиротворенный, лежал перед нами весь Тбилиси. Нодар обвел его взглядом и сказал:
- Сколько, должно быть, здесь хороших людей живет. Господи, помоги им всем.
Пора было уходить. Нодар предложил меня подвезти. По дороге рассказывал о своей мечте:
- Очень хочу жениться. Я бы жену на руках носил. Не смотри, что я такой худой, у меня от костылей руки очень сильные. И дома я все могу делать... Только как вспомню, что жене столько придется со мной мучиться, всякое желание пропадает. Лучше уж одному оставаться.
На этом мы и попрощались. Больше он мне не встретился.
Была ли у него когда-нибудь депрессия? Думаю, что вряд ли.


Мария Сараджишвили,
19.05.2006

http://www.cofe.ru/author.asp?id=53

_________________
Счастлив тот, кто умеет делать счастливыми других.

Как-то к архимандриту Серафиму пришел узбек, привел пятнадцатилетнего сына, упал в ноги священнику:

– Батюшка русский! Помолись за сына, припадком бьет!

– А ты веришь, что Бог может помочь? – спрашивает отец Серафим.

– Верю! – отвечает отец. – Везде был: у муллы в Ташкенте, у муллы в Бухаре, в Самарканде – всех прошел. Никто не помог. Помоги ты!

– Ну что ж, давай молиться вместе, – сказал батюшка. Встали они втроем на колени. Прочитал отец Серафим канон и молитвы о болящем, помазал его елеем – несмотря на то, что он не крещеный, а, по мусульманскому обычаю, обрезанный. И говорит:

– В субботу и воскресенье у меня времени не будет – народу много на службе. А в понедельник приходи – так же, после обеда.

И когда этот человек с сыном в понедельник появился у ограды храма Георгия Победоносца, то скинул у ворот обувь, встал на колени и так на коленях прополз все 36 метров – расстояние от ворот до домика батюшки Серафима! Вот урок всем нам! Кто из нас, русских, пойдет так на коленях к своему благодетелю? Я не слышал и не видал такого. А узбек от радости через весь церковный двор шел на коленях и плакал. Две технички во все глаза смотрели:

– Да это тот самый узбек, который приводил сына! Что же он так плачет?..

Приполз он к батюшке Серафиму, падает ему в ножки, благодарит и дает тысячу рублей. В шестидесятые годы это были немалые деньги.

– Я монах, – говорит отец Серафим, – мне деньги не нужны! Отнеси в любую мечеть, любому мулле отдай.

– Нет, мулла мне не помог, мечеть не помогла. На, батюшка, тебе! – и положил деньги ему на стол.

Но батюшка все равно не взял награды:

– Не надо мне, я не за деньги молился, а ради Бога – потому что ты просил... Потом говорит:

– Ну ладно, отнеси нашему бухгалтеру Татьяне Александровне (она была тоже москвичкой, ссыльной), она возьмет твое пожертвование на храм Георгия Победоносца.

А черный материал на подрясник, пять метров, отец Серафим взял.

Прощаясь со священником, тот узбек пообещал:

– Пойду всем муллам расскажу – вот какая русская вера!

Чуть позже он пригласил шестерых мулл, приехали они на двух машинах посмотреть на батюшку. Удивлялись. Батюшка был маленький, старенький, сгорбленный – ведь десять лет отсидел за веру...

После этого чудесного исцеления узбеки – отец с сыном – стали в храм ходить и говорить:

– Да, ваша вера – солнце, а наша вера – маленькая луна...

_________________
Счастлив тот, кто умеет делать счастливыми других.

ВЕСТНИК

Когда с фронта вернулся, начал работать продавцом в селе Гришкино Томской области. А мне так хотелось поступить в семинарию или уйти в монастырь. Но меня не отпускали с работы.

Шел 1948 год, когда произошел случай, который я до сих пор без волнения вспоминать не могу. Было 7 часов вечера, рабочий день уже закончился. Вдруг приходит ко мне в магазин человек. Я его не знал, да и до сих пор не знаю, кто это был, – с виду обыкновенный, лет 55, лицо очень доброе. Сразу я к нему расположился, ведь лицо – это зеркало души. Запер незнакомец дверь на крючок и говорит мне:

– Встань, Валентин, на колени – лицом на восток, перекрестись трижды. Слушай – я тебе расскажу прошедшую и будущую жизнь, про твоих друзей, что с тобой было – все как есть расскажу. Слушай внимательно.

Говорил он медленно, внятно – будто хотел, чтобы я каждое его слово понял и запомнил. И рассказал, где, что и как со мной произошло, описал все места, где я побывал. Назвал моих родных и всех друзей – с кем я жил и воевал, про ранения, про операции, про будущую мою болезнь.

Посмотрел я на него чуть недоверчиво и думаю: «Не может он все это знать! Откуда ему известно, что я в блокаде был?» А когда тот человек сказал, что у меня осколок сидит в пояснице, тогда я поверил, что он действительно правду говорит. Я даже заплакал от ужаса – ведь здесь, в Сибири, никто не знал про осколок, никто! Думаю: ну, где я был, ему, может быть, известно – вдруг он разведчик какой. Какие и за что у меня награды – это тоже нетрудно узнать, кагэбэшники хорошо работают. Но про осколок, который засел между третьим и вторым позвонком, я даже папочке с мамочкой не говорил – расстраивать не хотел, думал: перетерплю.

А потом этот человек спрашивает меня:

– Помнишь, вы договорились вшестером, чтобы никакого хульного слова никогда не произносить и друг друга ничем не обижать?

– А как же... Помню! – только и сказал я (кто же, кроме моих друзей-солдат, мог знать об этом?!).

У меня прямо слезы потекли от ужаса, что он все знает. Человек не может знать таких секретов – я никогда никому не рассказывал об этом. Да и зачем оно, кому это надо?

– Вы молились, просили Господа оставить вас в живых. И вот ты жив. И твои друзья все живы. А видел, как трупы вокруг вас лежали? Так что если бы вы матерились, хульные слова говорили – точно так же лежали бы и ваши косточки... Вот что значит «матерок» – а вот что значит молитва... Скажи всем, чтобы никогда не матерились...

Многое этот человек сказал и про будущее, то есть про наше сегодняшнее и отдаленное время. Предсказал, что будут люди по миллиону – по два получать и даже больше.

– И ты тоже будешь миллионером! – сказал он.

Я изумился:

– Куда их девать, эти миллионы?!

Ведь тогда, в 1948 году, я получал 46 рублей. А он и говорит:

– Не беспокойся – эти деньги пустые будут.

Как понимать – пустые? Тогда это мне было непонятно. Как можно поверить в такое? Миллион – и пустой? Не стал он долго объяснять:

– Потом поймешь!

А вот в 90-х годах стало понятно, какими «миллионерами» мы стали. Одни нули!

Сказал он, что скоро будут церкви строить, купола золотить, а жизнь будет все хуже и хуже. Сказал, что будет последнее гонение на православных, но когда будет – умолчал, о подробностях не рассказал. Сказал только:

– Я мог бы тебе рассказать каждый день будущей жизни, но ты не запомнишь. Да и не надо это...

И все, что он предсказал мне, – все свершилось. Сказал даже про сосны у храма в Бердске, где я буду служить. Из этих деревьев сейчас сделан аналой... Все это может знать только Божий человек. Не знаю, был ли это Ангел небесный, принявший облик человека, – не берусь судить! Но чувствую: он истинно говорил. Такая чистота у него была во взгляде! От него как будто благодать исходила – так хорошо мне было.

_________________
Счастлив тот, кто умеет делать счастливыми других.

Не делай другому того, чего не хочешь себе...
За родителей... страдают дети...

Этот случай произошёл с дядей Сергеем... у него жена и дочка...бывало ссорились...однажды другая женщина увела его из семьи... у ней было 2 -е детей... вскоре... родился 3-й... а та его не родная дочка к тому времени... тоже собралась замуж...
поженились они... а через год... когда у них уже был ребёнок...муж ушёл от неё к другой... вот так... сейчас она одна растит ребёночка... мать теперь переживает за дочь... т.к... дочь испытала боль... той женщины... у которой ее мама увела мужа...

_________________
Счастлив тот, кто умеет делать счастливыми других.

Знаю историю еще похуже - у женщины, той что увела мужа, дочка покончила жизнь самоубийством из-за того, что ее любимый предпочел другую...