Православный форум Доброе слово

По сказке о Сергии Радонежском:
Если ребёнок спросит, то как ему объяснить значение слова "преподобный", преподобные родители?

Хе, хе. Нет уж, ребяты! Это мама должна и сама знать! Эк, Вы хотите что б Вам все разжевали, а Вы б только кушали.
Ps Ну, замечание верное. Можно сделать подстрочную ссылку для мам, что б не оконфузились. Спасибо.

Да нет, я не о том, что мама должна знать. А о том, поймёт ли ребёнок значение этого слова или заменить в сказке его другим словом?

Возможно лучше написать святой или праведный?
Мне кажется, эти слова как-то проще для детского восприятия

Хм... Праведный, зачетное слово. Будем думать.
Так - с. Рассказы выкладывать? Или пока этого хватит?

Классная история! Хорошо написана, с мягким таким юмором
Даже не знаю, к чему придраться, если честно
Ну разве что имя святого хотела бы знать... Хотя возможно, в том и соль сюжета, что имя святого в данном случае не названо

Спасибо. щАс меня профессор чехвостит по текстам на одном православном сайте. Но это и правильно. Там где есть критика, там есть и результат.

Интересно, а что профессор говорит? Какие видит изъяны?

Ох, хотите честно по поводу профессора?
Я думала, что там правда серьёзные замечания...
Но мне кажется, он просто понтует... По крайней мере - пока... Может, позже и будет делать более серьёзную критику...

Ну, если честно? Кажется, да. Но.... В чем он безусловно прав, так это в ТОЧНОСТИ для детей. Это ж не взрослые дяди и тети, которые могут автоматически пропускать, точнее замещать факты из личного опыта. Так,что истина где то посредине. А главное, эта критика не даст автору высоко задирать нос. Это так же вери гут.
PS Вот посмотрим когда до фентези доберемся. Во о о, будИт драка. Это так же оччч хорошо!

Да, Вы правы. Нужно собрать все критические мнения вместе, отфильтровать - и получится отличный истинный взгляд

Вот, если интересно:
http://vera.mipt.ru/forum/viewtopic.php?p=9925#9925

Это был профессор? Он сам так сказал? Ради любопытства можете сравнить свое творчество со стихами Агнии Барто, у нее много таких стишков. Подсуньте профессору ее стихи, пусть покритикует.

Какой грустный рассказ "Малыши - разбойники"
Меня на второй его половине на слёзы пробило

"Похоронил отец Сергий тогда своего дружка в общей могилке и ушел навсегда".
Может лучше так "...и попрощался с ним навсегда"?
Хотя это такие мелочи...

И выделяйте диалоги отдельными абзацами. А то так читать тяжелее...
Хотя я ж говорю - это всё мелочи...

А что в этой истории вызывает неоднозначное мнение, как Вы написали?

Это был профессор? Он сам так сказал? Ради любопытства можете сравнить свое творчество со стихами Агнии Барто, у нее много таких стишков. Подсуньте профессору ее стихи, пусть покритикует.

Рассказ мне и самому кажется неоднозначным. Но в чем там загвоздка, никак не могу уловить. С одной стороны, все описано как можно ближе к истине. С другой стороны, что то мне в нем не нравиться. Выкладываю. Разбираемся.



Мужики.

(Рассказ - повесть, основан на реальных событиях и рассказах очевидцев.)

А как все было – то? Ленин, партия, комсомол. Вперед, вперед. Давай, давай. Вот в таком ритме проходила та жизнь, в то время имя которому "стройка социализма".
И вот решили как - то в Москве, что на реке Волге надо построить одно большое водохранилище. Построили. Воды стало больше, а людей меньше. На эту стройку присылали людей разных профессий. Но в основном шли эшелоны с заключенными, да с бойцами в возрасте до 20 лет. Не работники, а так себе – перекати - поле, иначе не скажешь. Начали они освобождать зону затопления. Горя и слез тогда было у местных жителей - и не пересказать. Старое русло Волги всегда было богато пойменными землями, немецким селами, да православными церквями. Урожай с той земли снимали по четыре раза в году. Сады там были такие, что от количества плодов стволы деревьев просто ломались под их изобилием. Но что делать? Приказ есть приказ. Начали выселять людей из пойменных земель.
Аккурат в 1951 году прибыл на эту стройку и В. Егоров. Ему, тогда как раз 18 лет исполнилось. Окончил он уральское тракторное училище и подался на Волгу за комсомольской мечтой. Бульдозерист он был отменный. И до сих пор люди с благодарностью вспоминают его труд. А в то время хорошие трактористы, прямо - таки, на вес золота были.
Дома - то из зоны затопления они тогда вытягивали. Зацепят они, бывало, упряжкой, какой - нибудь домишко, да тянут его волоком по земле. Кто из хозяев побогаче был, так те деревянные лыжи умудрялись под дом подвести. А кто из них по - беднее был, так тем приходилось совсем худо. Доброе дерево в степной зоне отыскать - все равно, что драгоценный алмаз в глиняном отвале найти. Так и случалось. Доведет тракторист такой босоногий домик до места его назначения, а от него, считай один фундамент и останется. На бревенчатых лыжах дома, конечно же, поцелей приходили, но и им тоже доставалось не мало. Вот так тогда в голой степи на правом берегу Волги и образовались маленькие очаги жизни. Но жизнь в них тогда еле теплилась. Летом в Волжской пустыни жара, как в Сахаре. А стало быть, и вода там была дороже жизни. А где же ее взять - то тогда было? До Волги теперь 5 – 6 км надо было идти, хозяйство порушили, скот весь порезали, а транспорта никакого не было. Пробурили, правда, тогда артезианские скважины. Но толку от них было мало. Вода в них была такая соленая, что там в ней хозяйственное мыло вскипало густой пеной. А пить ее совсем было невозможно, и опасно для здоровья. Вот так и жили. Плакали о прошлом и не надеялись увидеть будущее. Трудное было время, и работа была трудной.
Года через два, как приехал туда В. Егоров, поселился он вместе со своей женой Людмилой в одном странном поселке городского типа. Почему странном? А вот почему. Мало того, что стоял он в голой степи, но и жителей в нем тогда никого не было. Приехали они тогда в тот поселок с одним чемоданчиком на двоих. А там такое дело. Бери любую квартиру на выбор. Хочешь трехкомнатную, а хочешь двух. Дома были все двухэтажные, кирпичные, но жить в них никто не хотел. Сделаны они были с перспективой на будущее, с газом, водой внутри, туалетом, а вот печек там не было. Как и электричества. Газ подвели только в 1970 году. А жить в них зимой было все равно, что решиться на самоубийство. Морозы тогда в степи доходили до 45 градусов, а ураганный ветер дул cо скоростью 50 метров в секунду. Поселялись в основном в щитовых домах. Сделаны они были на сибирский манер из деревянных щитов, пропитаных глиною и известкой. Там и печки были, и дерево тепло держало.
Рядом со Сталинградом начали тогда возводить и Волжскую ГЭС. Зеков тогда там на той было видимо - невидимо.Гибли они там если не сотнями, то уж десятками точно. Прошло некоторе время от начала стройки, а тут и Сталин скончался. Им, стало быть, тогда всем амнистия вышла. Начались тогда в том районе страшные времена. И люди пропадали, и грабежей было немало. Людмила в то время уже была непраздной своим первенцем. Подрабатывала она уборщицей в рабочем общежитии. Придет, бывало, на работу, а там все окна выбиты, на полу и стенах запекшаяся кровь виднеется: опять драка с поножовщиной была. Смывает, бывало, кровяные полосы - то, а сама плачет. Страшно. Одно время муж ее не работу по улице с охотничьим ружьем провожал и встречал. Так опасно было тогда выходить без оружия куда - либо в растущей стране социализма. Много там всяких разных историй происходило тогда. Людей было много, а техники еще больше.
В аккурат к 1953 году, как раз на кануне смерти И.В. Сталина, прибыл в тот район большущий шагающий экскаватор. Целый год шел он из под Москвы до Волги. Ковш у него был такой огромный, что за один присест загребал 100 куб. земли. Рядом с Волжской ГЭС стали копать им Урало – Волжскй канал. 10 – 15 километров им прокопали, а тут и Сталин умер. Под эту стройку нагнали тогда туда еще несколько эшеловон зеков - уркаганов. Ну, вроде бы как помирают на стройке, и ладно, воздух чище будет. А когда вождь всех народов умер, зеков то всех и освободили. А жить им всем повелели в районе строительства ГЭС. Канал тот рыть бросили. Экскаватор разобрали, а шрам от него до сих пор там остался.
Одним словом после той памятной амнистии, на каждый квадратный метр жилой площади в том районе приходилось до пяти человек, а то и больше. Правда сама стройка ГЭС на время встала, но потом покатилось ее колесо дальше. Решили тогда в Москве, что негоже, мол, упускать людей из рук. Постановили тогда там, рядом с ГЭС вместо канала, отгрохать огромный хим. комплекс. Чтоб был он, значит, самый крупный в Европе. Решили. Отгрохали. Все тогда в его округе, одновременно стало расти. И молодой город, и разные комбинаты, маленькие и крупные заводики. Поручили все это строительство А. Логинову. Толковый он был мужик, доложу я вам. До сих пор люди диву даются, как это он все смог там до мелочей продумать. Там сейчас в его городе, в его честь многие объекты его именем названы.
К тому времени, о котором пойдет наш рассказ дальше, у В. Егорова и его жены появилось двое деток. Людмила тогда уже окончила курсы крановщиков и работала на лесоперевалочном комбинате рядом с домом. А муж ее работал там же, бульдозеристом. Так и жили. Лет через 10 – 15 жизнь в степи боле - менее наладилась, о временах той амнистии вспоминали с ужасом, а особые отряды милиции - с благодарностью. Они тогда быстро там порядок навели. Кого опять в тюрьму посадили, а кого расстреляли без суда и следствия.
В 1964 году стали сдавать строители первую очередь того хим. комплекса. Надо сказать, что он и впрямь получился самым крупным в Европе. А его молодой город - спутник самым быстрорастущим городом в ней же.
Но в то время все больше о заводе думали, чем о приросте квартир. Ну и перед иностранцами не хотелось в грязь лицом ударить. Строить, так строить. По-русски, с размахом. Химия в то время была во всем мире в большом почете, а о природе и людях думали мало. На торжественную церемонию ждали приезда самого Н. С. Хрущева. Решили на заводе, что к приезду хозяина страны, надо устроить что - либо такое, необычное. Решили. Устроили. За одну ночь от окраины города до ворот завода выросла тополиная роща. Правда, в самой степи такие деревья не растут. А вот на Дону их было, хоть пруд пруди. Копали быстро, тополя сажали высокие. Но Н. С. Хрущев, почему - то не приехал, а прислал своего заместителя. Тот все осмотрел в округе, похвалил и говорит:
- А тополя - то, мол, как быстро выросли!
Ну, ему отвечают:
- Химия, мол, удобрения, постарались.
Ладно.Пока рощу ту сажали, да главу государства ждали, народу в том поселке, где жил В. Егоров со своей женой, стало невпроворот. На хим. комплексе зарплаты были хорошие, и поэтому все приезжие старались в его округе поселиться, а потом туда и на работу устроиться. А потом, даст Бог, и в город перебраться. Жизнь там шла веселей, чем на отшибе от него. Рискнул как - то и он попробовать там поработать. К тому времени транспортная служба в степи кое - как наладилась, но автобусики были очень маленькие. Вот и посудите. Народу много, а на работу всем надо ехать. Там где 50 человек входят с трудом, до 120 работников умудрялось набиться. Ребята все были молодые, веселые.
Но жизнь тогда у всех была трудной, и снабжение в том поселке неважным. Но самый главный дефицит в поселке в то время был - пуговицы. Торговые палатки тогда еле справлялись с доставкой самых необходимых продуктов, а о бижутерии тогда никто и не думал. Не до нее тогда всем было. Но Людмила шустрая была девчонка. Быстро сообразила, как ей быть в той обстановке. Выйдет, бывало, она на автобусную остановку, да наберет пуговиц в пригоршню. Потом придет домой и на проволоку их сажает, прикручивает к одежде мужа. Тот, правда, не долго так на автобусе том катался. Все - таки специалист он был в своем деле отменный. Уговорили его вернуться на лесоперевалочный комбинат. Ну, а тут однажды с тем автобусом и беда случилась. Набились в него как - то мужички, доехали на нем до площадки разворота. А она, как на грех, находилась на краю строительного обрыва. Тут, то ли водитель не рассчитал траекторию поворота, а может, перегрузка машины сказалась, вообщем, рухнул он в месте с людьми с обрыва вниз. И покатился «газик» колобком по мягкому склону на самое дно обрыва. Хорошо, что тогда никого не убило. Поцарапались все, да кто руку сломал, а кто ногу вывихнул. Отделались можно сказать легким испугом. Так и остался жить В. Егоров в том поселке рабочего типа со своей женой Людмилой до конца своих дней. Как и его дети. Об одном из которых и пойдет дальше наш рассказ.



II

Жили тогда все в простоте сердца. Все соседи были сплошь молодые. И радость и беда все было общее. Стариков там тогда почти что и не было. В том климате и молодые то еле выживали, а престарелых родителей и не думали к себе вызывать. Так шло время. Дети постепенно вырастали и превращались в настоящих, закаленных степью мужчин. С пустынной зоной вообще шутки плохи. А с поволжской степью и подавно.
Наступил 1972год. К тому времени, о котором пойдет речь, хим. комплекс развернул свою работу на всю мощность. Главному герою нашей краткой повести исполнилось тогда 20 лет. Отслужил он, как полагается в армии, и устроился на работу на хим. комплекс. Ремонтная бригада была у них дружная и зарплата высокая. Начальником над ремонтниками был один бывший офицер запаса по кличке Захарыч. То ли от его фамилии Захаров приросла она к нему. То ли от его отчества, но никто на заводе не называл его иначе, как Захарычем. Был он рьяным коммунистом. И не просто так, ради карьеры верил он в дело своей партии, а была она для него все равно, что вместо родной матери. За его открытый характер и неподдельную честность продвижение по партийной линии ему не грозило. Так он и не стремился попасть в какое нибудь теплое место. Он просто работал. И не видел себя другим человеком. Был таким, какой он и есть на самом деле. Ребята любили его всей душой. И он их в обиду перед начальством никогда не давал. Комплекс тот рос быстро, аварии случались там часто. А сами понимаете, с химией шутить не стоит. Но тогда мало кто думал о безопасности. Все о рекордах трубили. И вот однажды случилась там такая история.
Было это летом 1972 года. В ночь на 22 июля, как раз в день начала второй мировой войны произошла на заводе крупная неприятность. Прорвало там одну магистраль с особо опасным продуктом производства. И не то чтобы было это в первый раз, но по своему масштабу был этот прорыв самый крупным в истории завода. Срочно подняли ремонтные бригады, собрание начальников, выступления, все чин чином. Разобрались, где что латать, и хотели было уж начинать ремонтный аврал, да не тут то было. Пока определяли специалисты, где находится то самое место прорыва, да рассматривали карты подземных коммуникаций, инженеры - технологи взяли пробу утечки материала, да так и ахнули. Проникла та смесь в соседнюю магистраль, и смешалась там с ее реактивом.
- Ну, что скажите, - встретил их вопросом директор завода, когда они испуганной стайкой влетели в зал заседания.
- Михаил Евгеньевич, катастрофа! – закричал инженер - технолог.
- Я это и так вижу, - спокойно отвечает ему тот. - Конкретней, пожалуйста.
- А, что тут конкретней! - Срывая голос фальцетом, закричал он нему в ответ. - Если мы ее не остановим, то через несколько часов весь город взлетит на воздух!
Тут уж всем стало не по себе. Оказалось, что перемешавшийся между собой реактив в соприкосновении с метаном дает мгновенную взрывную реакцию. Попади он в городскую канализацию и все! Мгновенный взрыв. И площадь его могла захватить чуть ли не весь молодой город. Думать тут было некогда. Подняли на ноги местный отдел КГБ, милицию, пожарных, армейцев. Вычислили аварийный трубопровод и решили спустить в него ремонтную бригаду.
Собрались все ремонтники в одной комнате. Захарыч конечно же все им рассказал и говорит:
- Вот такие дела ребятки. Я вам приказать не могу. Дело опасное. Но кто - то должен идти. Иначе от нашего города нашим потомкам останется только память. А там за нами, сами знаете, дети малые, да девчата наши остались. Призадумались мужики, пригорюнились. Но был среди них один веселый паренек. Разбитной такой молодец, и до девок ходок, и выпить не дурак. Захарыч с ним за один месяц столько крови испортил, сколько ни один донор за год не сдаст. Но сварщик он был отменный. Ладно. Посидели они немного, помолчали, а Витек, так его все тогда звали, и говорит им:
- А что мужики, добровольцы есть? Людей спасать дело святое. -
Это он, конечно же, правильно подметил. Но риск был тогда неимоверный. А Витек посмеивается, да и говорит Захарычу:
- Вот что, Захарыч. Выйди - ка на минутку, мы тут с бойцами поговорим малость. Вышел бригадир, ходит по коридору, мается. Время идет, начальство торопит, прорыв ширится. Слышит, зовут его. Вошел. Витек ему и говорит:
- Решили мы с ребятами сколотить бригаду из неженатых добровольцев.
- Дело доброе, хлопцы. Но и я с вами пойду, - отвечает ему тот.
- Э, нет, говорит, - Витек. У тебя четверо по лавкам, а там, в ниточке всякое может случиться. Это, во – первых. А во - вторых если мы там с ребятами загнемся, то кто нас оттуда вытаскивать будет? Кроме тебя никому у нас доверия нет. Мы так решили. Идем одни, а ты на страховке. - Говорят они ему.
- На то, что вы тут решили, мне абсолютно начихать! Отвечает он им. - Пока что я здесь решаю, кто куда и с кем идет.- Горячится Захарыч.
- Тогда мы все отказываемся от такого риска. Или одни неженатики - добровольцы идут, или никто не идет!
Ладно. Покричал Захарыч на них до одури, поругался со всеми, помянул всех святых на свете, а делать нечего. Стоит бригада на своем решении - и все тут. Что делать? Была - не была.
- Ну, говорит, ладно. Ваша взяла. Но до первого шлюза все вместе идем.
- Только ты, Захарыч, в хвосте. Лады? - Спрашивает его Витек.
Что скажешь? Молодой, а палец в рот не клади. Договорились. Взяли комплекты АЗК, противогазы, растяжки, лампы - и айда вниз. Пока они там все решали, на завод начальства со всей области понаехало! Хоть демонстрацию с транспарантами устраивай. И каждый норовит свое мнение отстоять. Шум, гам, проходу нет. Ладно. Тронулась бригада к авральной шахте. Начальники напутственное слово сказали, разведка постращала всякими международными последствиями, дяденька из КГБ пообещал голову оторвать, если что не так. Словом, все было, как всегда.
Спустились ребятки в аварийную шахту. Захарыч сделал, было, попытку вперед сунуться, да получил полный отпор. Затерли его быстренько назад и отправили в хвост колоны, как и договорились. Люк вверху шахты захлопнули и поползли по ее аварийному проходу к магистральной ниточке. Надо сказать, что трубы в той самой магистрали кое - где в высоту были такие, что человек мог в ней в полусогнутом состоянии вполне спокойно работать, а где то и на карачках не проползешь. А работать им надо было очень быстро. Смесь та мало того, что была взрывоопасная, но и невероятно ядовитая. Дошли они до ее входного шлюза. Витек своих пропустил, а Захарычу - от ворот поворот. Тот, было, уперся в шлюз руками, да не смог свою бригану перетянуть. Захлопнули ребятки люк у него перед самым носом и поминай, как звали. Ушла бригада без него. Он задвижку закрыл, отстучал им условный знак, они ему ответили и все, привет. Пополз Захарыч назад один. На душе муторно. От тоски дышать тяжело. Пот глаза ест. Он и снял, с горяча, противогаз то. А в шахте ядом пахнет. Он, конечно же, сразу сообразил, что к чему да поздно уже было. Наглотался вдосталь. Как он назад живым до входного люка дополз, это только Сам Господь ведает. Одним словом очнулся он в больнице. Ему там, через каждые 15 минут делали различные уколы. К концу третьих суток сделали доктора из него настоящее решето. Но спасли таки его от смерти. Откачали.

III

Очнулся бригадир. Открыл он глаза, понять ничего не может. Где он, что с ним? Но потом как огнем пронзила его мысль о прорыве. Что там, как? Он сделал, было попытку подняться, да видит он, что вся его грудь в каких то контрольных трубках зашита. Приподнялся он немного на руках, осмотрелся, а тут и медсестра к нему заглянула. То ли почувствовала она, как он шевельнулся, то ли датчики ей подсказали это сделать, но одним словом, сообщила она всем о его спасении. Главный врач мигом прибежал, радуется:
- Вот и славно, голубчик! Вот и славно! Лежите спокойно, товарищ бригадир. Вам вредно волноваться.
- Как там прорыв? – Хрипит Захарыч ему в ответ.
- Слава Богу, все позади! Лежите спокойно! - Говорит тот и прижимает его к постели. А Захарыч не унимается.
- Как там моя бригада?!
- Все хорошо! Все очень хорошо!
Тут к нему в палату сам директор завода пожаловал. Они с Захарычем старые друзья были. Не один объект по стране вместе на ноги подняли. Обрадовался ему Захарыч, заулыбался, приглашает:
- Мишаня! Друг! Садись рядом!
- Здравствуй, Захарыч!
- Совсем меня тут эти «клистирные трубки» одолели. Талдычат одно и то же. «Все хорошо. Будьте спокойны». А какое тут спокойствие?
Директор понимающе покачал головой и говорит глав. врачу:
- Степан Иванович, нам бы потолковать с бригадиром. С глазу на глаз.
- Только я вас умоляю. Недолго и без особого волнения. – Складывая руки крестом на груди, попросил его доктор.
- Да - да, конечно же, товарищ доктор. – Отвечает ему Евгений Михайлович.
Присел он на край больничной кровати и, приглаживая, ежик своих седых волос произнес:
- Вот, что, Захарыч. Мы с тобою калачи тертые. Нечего нам тут с тобой антимонии разводить. Дело плохо.
- Что ты кудахчешь, как курица на насесте. Говори прямо, не томи.
Директор помолчал еще немного и сдавленным голосом произнес:
- А что тут скажешь!? Погибла твоя бригада!
- Врешь, Мишка! Скажи, что соврал! – Рывком, поднимаясь на кровати, закричал Захарыч. Медсестра испуганной птичкой заглянула в палату и улетела по коридору за помощью.
- Ты правду просил сказать. Вот тебе и правда – краса, зеленые глаза.
- Как же так, Михаил Евгеньевич? Как же так? Что случилось? Говори, Мишаня! Говори! Ты меня знаешь. Мне лучше все знать, чем в потемках болтаться.
- Поэтому я и пришел к тебе первым. Не хотел, чтобы кто другой рассказал. Соврут по жалости, а потом только хуже будет. Да, кстати, Светлану твою, мы сегодня самолетом из Крыма вывезли. Все у нее хорошо. Не получился у нее отпуск. И огольцы твои с нею же прилетели. Так что за них не волнуйся.
- Это ладно. Ты говори, как там дело было.
- Эх, Захарыч! Может и, слава Богу, что ты три дня в беспамятстве провел. Уж я тебя знаю. Я тут сам чуть было, с ума не сошел.
- Слушай Мишка! – Разозлился бригадир. Что ты меня мотаешь как институтку на танцплощадке. Ты мне дело говори, а я за себя сам в ответе буду.
- А, что говорить – то? Как вытащили мы тебя из аварийной шахты, так через 10 минут на заводе новый прорыв произошел. И опять его смесь в ту магистраль пошла, где ребята работали.
- Ну и что же?
- Что – что! А то, что изменился весь ее состав так, что она стала еще опасней на взрыв чем первый вариант.
- Врешь!
- А мне тут как раз и делать больше нечего, как байки тебе рассказывать.
- Ну а ты то, что же?! Ты то где был?
- А я, что Бог, по твоему? - Закричал на него директор. - Пока мы там разобрались, что к чему поздно уже было.
- Ну, а с ребятами то, что случилось. Как там все было?
- Как – как. Откуда я знаю.
- Эх, Мишаня, Мишаня. Что ж мы с тобой наделали то! Мы же падцанов угробили!
Взволнованный доктор вбежал к ним в палату и с ее порога укоризненно затараторил:
- Михаил Евгеньевич! Я же просил. Ни какого волнения.
Захарыч подпрыгнул в кровати, сорвал у себя с груди жгутики присосок и, багровея лицом, закричал на него страшным голосом:
- Да замолчи ты, профессор! Без тебя тут тошно!
Главный врач оторопело остановился в центре палаты и, протирая вспотевшие очки, неуклюже затоптался на одном месте.
- Слышишь, Мишаня! Достань мне водки. Где хочешь, а достань, я тебя прошу. Иначе я тут сейчас и впрямь с ума сойду. – Горячо зашептал Захарыч, хватая своего друга за лацкан его пиджака.
Директор успокаивающе прикоснулся к его плечу и он устало откинулся на подушки.
- Я и сам уже третьи сутки на этом допинге сижу. Так, что и ходить далеко не надо.
Он полез в карман своих полувоенных галифе и достал оттуда початую бутылку столичной водки. Он гулко булькнул ее содержимым и, обращаясь к профессору, сказал:
- Степан Иванович несите стаканы.
- Н – да – а – а – а, мужики. – Устало протянул тот, и достал из своего кармана недопитую склянку медицинской жидкости.
- Признаться, вам братцы, что я, как про ребят услышал, так считай, что уж какой день без этого успокоительного и спать не могу. – Сказал он и медленно подошел к тумбочке Захрыча. Он аккуратно выбрал там какие - то пробирки и плеснул в них из прозрачной бутылки пахучую жидкость. В воздухе разнесся тонкий запах медицинского спирта. Они молча опрокинули свои дозы вовнутрь. Занюхав их своими рукавами, они немного помолчали и отпустили доктора восвояси. Тот махнул на них рукой и скрылся за дверями палаты.
Друзья еще немного помолчали и разлили остатки спирта по своим пробиркам.
- Расскажи, как там все было. Приглушенным голосом попросил Захарыч.
- Что тут рассказывать, Захарыч. Прорвало рядом вторую магистраль. Пока аналитики сообразили, что к чему, анализировать уже было нечего.
- А спасатели? – Спросил его бригадир.
- Что спасатели? – Сорвался Евгений Михайлович. Я тебе что, мальчишка! Ты, что меня первый день знаешь?! Да я сам туда полез! Первый пошел! Ты это понимаешь?! – Закричал он в голос.
Испуганная медсестра заглянула к ним в палату и Евгений Михайлович погрозил ей в ответ кулаком. Она прикрыла свой тонкий рот узенькой ладошкой, тихонечко ойкнула и, убегая от него, испуганно застучала каблучками по коридору.
- Ну, что ты орешь, как оглашенный. – Устало спросил его Захарыч. Я ж ведь не тебя виню. А себе простить того не могу, что отпустил их одних на верную смерть.
- Эх, Захарыч! Да кабы знать, что все так выйдет, я бы сам туда пошел. А мы с тобой пацанов туда бросили.
Они еще выпили и еще чуть – чуть помолчали.
- Говори, Миша. Не молчи.
- Ну, пока суть, да дело, снарядили группу спасателей. Брали только опытных бойцов. Дошли до шлюза и все, амба. Не смогли открыть.
- Почему?
- Почему – почему. По кочану, да по кочерыжке. Задраили они его с той стороны наглухо.
- Как так?
- А вот так. То ли раньше это сделали, то ли когда мы им азбукой Морзе о другом прорыве сообщили. Не знаю. Но вообщем, думаю так, что специально они вход закрыли . Побоялись, что мы туда сунемся.
Захарыч кашлянул и завалился на бок.
- Что Захарыч, плохо? – Взволновано спросил его директор.
- Наливай, Мишка по полной. – Сдавленным голосом прохрипел тот.
Михаил Евгеньевич сноровисто сорвал остатки пробки на «Столичной» и отдал бутылку другу. Тот крепко сжал ее стекло в руках и сказал:
- Давай Мишка выпьем за них! За наших пацанов! За них, дерзких, упрямых, непослушных. За наших с тобою пацанов, Мишка, до дна. За тех, которые если надо, понимаешь ты … ЕСЛИ ЭТО НАДО! И в огонь и вводу. И к черту в пекло. И под танки с гранатами. И в рукопашную. И на пулеметы. Если это только надо. За них, за моих пацанов. Всех тех, кто погиб, прикрывая собою друзей. До дна, Мишка! Давай до дна.
Они приложились по очереди к горлышку, допили все до последней капли и жарко задышали, скрывая друг от друга свои слезы.
- Не хотел тебе говорить. Да видно придется. Сказал Евгений Михайлович.
- Что там еще. – Устало спросил его Захарыч.
- Думаю, что последний из них и законопатил нам туда вход. Вытирая глаза платком, сказал Михаил Евгеньевич.
- Кто?
- Ты понимаешь, это просто чудо, какое - то. Пока мы там чухались со своими анализами, они должны были быть уже все мертвы. Там еще до этой магистрали, где они были, уже взрыв метана произошел. Не сильный, но и этого бы им хватило. Но шансы еще были. Прибыли мы к шлюзу, возимся, а тут вдруг оттуда ответные позывные пошли. Мы сначала не поняли, что за шум, а потом дошло до нас, что это нам отвечают.
- Кто?
- Витек!
- Молодец!
- Он один из всей группы в Морфлоте служил. А у нас в спасателях, Худородов из КГБ был. Помнишь его?
- Помню. Дальше давай.
- Ну, он нам потом перевел все, что слышал. Попытались мы туда проникнуть, но Витек все там заблокировал так, что надо было только автогеном резать.
- Дальше, что.
- А что дальше? Закрыли они прорыв. Как, это мне неведомо, понимаешь? Собою, что ли закрыли, не знаю я. Одним словом, за то время пока они поток сдерживали, успели мы в пятистах метрах от них ниточку ту обрезать. Нашли ее слабое место, вот так и спасли наш город.
- А что Витек то писал на морзянке?
- Сначала все говорил о том, что бы мы, не входили. А потом уж когда сил видать совсем не было, только одно.
- Что?
- Прости… мама!
- Господи, помилуй! – Застонал Захарыч. Михаил Евгениевич по детски всхлипнул и произнес сквозь слезы:
- Ну, а потом. Потом....Отбил напоследок: «Служу Советскому Союзу». Помолчал немного и добавил: «Умираю, за Роди…» и все, замолчал. Навсегда.
Склонив седую голову, директор посидел еще немного на кровати, смахнул с ресниц последнюю влагу и поднялся на ноги.
- Уходишь? - Спросил его Захарыч.
- Пора мне. Прости.
- Ты знаешь, Мишка. – Вдруг оживленно зашептал Захарыч, поднимаясь в постели.
- Я ни в Бога не верю, ни в черта! Вот только в эти руки я верю. И он оживленно потряс ими в воздухе.
- Но ты знаешь… ты знаешь…если Он есть, если Он существует, не может Он их забыть, понимаешь. Не может, Мишка. Ты это понимаешь?
- Понимаю, Захарыч.
- Вот и правильно, Михаил Евгеньевич. Вот и верно. А теперь иди Миша, иди. Тяжело мне, веришь, нет, так тяжело на душе. И сердце болит, мочи нет.
- Пойду.
- Только слышишь, Михаил Евгеньевич! Ты от моего имени скажи там, на верху, что б их всех к правительственным наградам представили. А Витька…Витька, что б к Герою Советского Союза.… Посмертно. Они ведь герои, Мишка! Герои! Все до единого!
- Думал потом тебе сказать. Да видать придется сейчас обрадовать.
- Что там еще.
- Переводят меня в Москву, Захарыч. Сказал директор и криво ухмыляясь добавил:
- За особые заслуги, наверное, а может, чтоб под присмотром был. Да не болтал чего лишнего.
- Но ты скажи им там, что я просто требую. Понимаешь, требую этого.
- Сказать, скажу. Да думаю, что особого толку от этого не будет.
Ушел директор. Оставил он его одного. Захарыч полежал немного на правом боку, досадливо отмахнулся от заглянувшего к нему в палату глав. врача и пошарив по своей тумбочке руками, нащупал там две канцелярские скрепки. Он разогнул их упругую конструкцию и сделал из них легкий крестик. Затем прикрепил к нему обрывок марли, поцеловал его и бережно спрятал его у себя на шее. Так ему стало гораздо легче. Он тяжело вздохнул и забылся в тревожном сне.

Эпилог

I

Спасательные бригады так и не смогли через тот шлюз пробиться в ту магистраль. А потом уже и смысла не было рисковать людьми. Органика тает в реагентах, что свеча на подсвечнике. К концу недели отдали приказ прекратить всякие попытки. Конечно же, потом на заводе был траурный митинг. Речи, торжественные похороны. Хоронили, правда, только их гражданскую одежду. Матерям горя тогда было столько, что небо плавилось от их слез. А что сделаешь? Магистраль заблокировали. Ниточку с двух сторон обрезали, вот тебе и братская могила. Но больше все старались замять это дело. В то время нельзя было это напоказ выставлять.
Евгений Михайлович ушел в Москву на повышение, а Захарыча по состоянию здоровья уволили с завода. Он, правда, с тех пор больше всех добивался, чтоб ребят не забыли. Наградили бы их посмертно. Но все без толку. Поэтому, наверное, и надломилась у него вера в людскую справедливость. Вскоре он покрестился, стал на службы в храм ходить, да панихиды по усопшим ребятам там заказывать. А вскоре после этого и сам погиб. Автомобильная катастрофа. Сразу скончался. Только перед его кончиною, слышали очевидцы, как будто бы он говорил с кем - то. Будто бы звал он кого - то по имени. Заулыбался он тогда перед своею смертью и говорит:
- Виктор! Виктор! Здравствуй, Витек! Милый мой, а ребятки - то наши где?!
Так и умер он с этими словами на устах.

II

Вот и пойми ее, русскую душу то. Спроси ее: - Что есть тебе имя - русская душа? Где ты черпаешь свои силы, чтобы быть такой сильной, непобедимой, непонятной, непостижимой современному миру. Где лежит она, та, таинственная основа твоей жизни – имя которой Любовь? В чем заключается твоя тайна, вечный призыв которой – Подвиг? Что движет тобою, когда ты, отбрасывая логическую паутину «цивилизованного» мира идешь на смерть? На жертвенную смерть ради других людей. Кто из нас может ответить на этот вопрос? Кто из людей знает этот ответ? Думаю никто.
Рождаются наши мальчишки, быстро растут и не заметно для нас превращаются в настоящих, смелых мужчин. Но только это никому невидно. А если случится беда, не может остановит их страх или смерть. Потому что они просто хорошие, русские люди. Потому что они просто хорошие, русские ребята. Потому что они просто настоящие, русские, мужики!

Вот ещё такая мысль в голову пришла по поводу "Малышей-разбойников".
Там Вы пишете, что Дмитрию было 28 лет, но до сих пор не получилось жениться, а в конце подводите итог, что мол, от женитьбы Бог его отводит вроде бы как в наказание...
Вопрос неодозначный... Это может вызвать сомнения и, возможно, негодование у тех читателей, которые к 30 и более годам так и не обзавелись семьёй. Могут подумать, что с ними тоже что-то неладно, смутиться...
Но с другой стороны - Вы напоминаете, что искреннее покаяние перед Богом разрешит эту проблему, у кого она была...

Ещё такой вопрос к Вам будет в общем-то по существу...
Назовите своих любимых русских писателей: именно русских, пожалуйста...

Э э э, старый я уже стал. Не помню всех то. Но несомненно Пушкин, практически все наши военные писатели. Стругацких любил читать. Народные сказки. Сказки других народов и тд. Читал много. Поэтому и результат наверное такой. Все таки литература тех времен была на высочайшем уровне.
PS Может быть мысль и крамольная, но Толстого не понимал и не понимаю. Как и все его творчество. Не дорос еще, наверное. Джек Лондон, Эрих Мария Ремарк, А.Дюма, М. Твен, Андерсон. Пожалуй основа мировосприятия.
Ремарк и его повесть "Три товарища" - считаю лучшим произведением 20 - го века. И наиболее близким к нашей душе. Т.к. только тогда, когда человек находится на грани своих духовных возможностей, открывается его истинная душа.Как у нас, например, происходит из поколения в поколение. Как то так.