Православный форум Доброе слово

с гордостью стучавших и на родителей, и на родных, и на друзей. И всё по его примеру.

Все политизированные версии истории, включая советскую, ставят в центр внимания судебный эпизод между Морозовым отцом и Морозовым сыном. В этом явная ошибка и заведомая ложь.

Повествование о Павлике Морозове следует начать с того факта, что он – ребенок тринадцати лет, и его восьмилетний брат Федор были жестоко убиты в лесу. Удивительно, что даже не всем людям советского поколения этот факт хорошо известен.

Существуют материалы уголовного дела с показаниями свидетелей и преступников, с неоспоримыми вещдоками. Убийство было совершено родным дедом и 19-летним двоюродным братом Павлика при соучастии родной бабки. Организатором убийства стал крестный Павлика Арсений Кулуканов, приходившийся ему дядей. Старуха заманила братьев в лес собирать клюкву, указав убийцам местонахождение детей. Даже для 1932 года это преступление было шокирующим.

«Павел не шевелился, но дед вытряхнул ягоды из мешка и сказал: «Надо надеть ему мешок на голову, а то очнется и домой приползет». Потом я стащил Павла с тропы на правую сторону, а дед стащил Федора на левую. Федю мы убили только затем, чтобы нас не выдал. Он плакал, просил не убивать, но мы не пожалели...», – показывает Данила Морозов. Из дальнейших показаний выясняется, что старик руководил его действиями и помогал держать жертв.

В уголовном деле несколько раз упоминается, что дед мстил Павлику за свидетельство против отца на суде. Это единственный пункт для дальнейших идеологических манипуляций. Мотивы дяди, Арсения Кулуканова, могут быть идентичными.

По иронии судьбы наиболее точный исторический вердикт выдала в 1999 году газета «Пионер». Ссылка на статью предлагается врезкой в Википедии: «Те, кто в 30-е годы сделал из Павлика Морозова пионера-героя обычные деляги от агитпропа (современно говоря имиджмейкеры), а те прорабы перестройки (будущие демократы-реформаторы), которые из зарезанного изуверами ребенка слепили символ предательства и совкового доносительства это – просто мразь», утверждает газета.

Добавить к этому нечего. Остается только пристальнее всмотреться в эпизод между отцом и сыном, произошедший несколькими годами ранее убийства. Трофим Морозов, возможно, никаким кулаком и не был. Вполне вероятно, что мотив кулачества в истории Павлика – это результат политической ангажированности. Однако Трофим был председателем сельсовета в захолустной уральской деревне. Показателен тот факт, что занимая этот пост Морозов-отец «брал мзду с сосланных на поселение кулаков». То есть он отбирал последнее, если называть вещи своими именами, у жертв коллективизации. Советский агитпроп вряд ли стал бы изобретать такую изощренную фальсификацию. Т. е. этот факт прорвался сквозь время, он испытан временем. Иными словами Трофим Морозов был настолько бессовестным человеком, что грабил ограбленных, то есть наживался на человеческом горе, пил чужие слезы. Говорится о бланках на поселение, которые он уже от себя перепродавал этим обездоленным, изгнанным людям, у которых были семьи, и не было клочка земли.

Начало тридцатых годов ужасное время для страны, испытание голодом и нищетой. В это время известны были даже факты людоедства. В определенном смысле папа Павлика Морозова, – это олицетворение людоедства. Известно также, что Морозов-старший не бедствовал, бросил семью с четырьмя детьми и стал на виду у всех жить с гулящей бабой. Для его законной жены, крестьянки 30-х годов, это было очень тяжелое оскорбление. Разумеется, мальчик 12 лет из медвежьего угла никаких доносов на отца не писал, а писала ли их мать Павлика неизвестно (недоброжелателей у Морозова старшего и без нее хватало). Но на суде против мужа она показания дала, и сын, защищая мать, ее поддержал. Понятно, что существенного значения для суда показания ребенка не имели. Отца осудили и отправили на строительство Беломорканала. Откуда тот спустя несколько лет вернулся целым и невредимым.

Ни один из документальных источников не содержит конкретных сведений о том, кому конкретно и при каких именно обстоятельствах Павлик давал показания против отца. Упоминание о свидетельстве на суде есть лишь в уголовном деле самого Павлика. Но ничего похожего на донос в таком поведении 12-летнего мальчика нет.

Судебное дело над Трофимом Морозовым и его подельниками по обвинению в торговле справками также не содержит ничего похожего на донос. Павлик просто говорил ту правду, которую знал. По причине малолетства его допрашивали в присутствии учительницы и матери. «Мой свекор ненавидел нас с Павликом за то, что он на суде дал показания против Трофима...», утверждает в деле мать пострадавшего. Итак, Павел лишь подтвердил то, что в качестве свидетельницы показала мать. И никак иначе он поступить не мог.

Повторимся, что за эту правду ребенок поплатился мучительной смертью, а предавший семью отец тремя годами исправительных работ. История эта прекрасно документирована, т. к. многие свидетели тех дней были живы еще в 70-е годы.

Советская версия, представившая Павлика Морозова, как пионера-правдолюбца с горящими глазами, который во имя большевизма готов пожертвовать родным отцом, абсолютно фантастична. Павлик не был борцом с кулачеством и возможно даже не знал о том, что бывают пионеры, он не бегал с записной книжкой и не выискивал горящими глазами украденные колоски. Весь политический пафос этой версии – бутафорский. Время, когда инакомыслящих, а в особенности детей духовенства, заставляли отрекаться от своих отцов требовало соответствющих героев. В тридцатые годы по всей стране создавались кружки воинствющих безбожников, куда вступала советская молодежь 15-17 лет. Именно для этой молодежи с помраченным сознанием создавался культ «героя»-отцеубийцы.

Именно это поколение полегло в первые месяцы войны, своим примером доказав, что бездуховное воинство беспомощно и недееспособно. Поэтому воином-победителем стал не бывший пионер-безбожник, а представитель поколения, воспитанного еще в традиционной России. Его символом стал «Василий Теркин» из поэмы Твардовского: человек бывалый, воспитанный в старой системе ценностей, донесший веру от порога сельского храма до окопа.

Выходит, что Павлика Морозова в ХХ веке оболгали дважды: сначала превратив его трагедию в идеологический манифест 30-х годов, а затем и его самого оклеветав как порождение зла во время либерального лихолетья 90-х.

Факт свидетельства Павла Морозова на суде против отца носит не идейный, а глубоко личный, и даже вынужденный характер. Перед этим несчастным мальчиком жизнь поставила свой страшный выбор и он повел себя честно, встал на сторону опозоренной матери.